Вначале Бомарше доставили в окружной муниципалитет, где в душном коридоре он прождал с шести утра до двух часов дня, прежде чем его ввели наконец в один из кабинетов. Там он узнал, что арестован по доносу трех подручных Лебрена-Тондю: Кольмара, Ларше и Константини, обвинявших его в том, что он умышленно удерживал ружья за пределами Франции. Бомарше тут же объявил, что дома у него находятся письменные свидетельства, опровергающие эту клевету, но вместо того чтобы отвезти его домой, на ночь его отправили в тюрьму Аббатства, что располагалась за церковью Сен-Жермен-де-Пре.
Однако его слова не остались без внимания. На следующий день, 24 августа, его забрали из тюремной камеры и препроводили домой, где в его присутствии произвели осмотр его бумаг. После этой процедуры его вновь доставили в окружной муниципалитет, где он опять прождал шесть часов все в том же темном коридоре и, наконец, во второй раз оказался в том же самом кабинете. Самолично представив все вещественные доказательства и дав пояснения к ним, он множество раз повторил: «Все чисто, все чисто». Бомарше был настолько убедителен, что власти решили освободить его, выдав соответствующий документ о его невиновности.
В тот самый момент, когда бумагу уже собирались подписать, дверь кабинета распахнулась и в него вошел «темноволосый человек маленького роста, у него был нос с горбинкой и злобное выражение лица»; сев рядом с хозяином кабинета, он принялся что-то шептать ему на ухо. Этот зловещий персонаж был не кто иной, как Жан Поль Марат, «великий, справедливый и милосердный», ему было поручено проверить правомочность освобождения арестованных. Его вмешательство оказалось решающим: председатель Сент-Антуанской секции народного самоуправления объявил Бомарше, что поступивший на него новый донос не позволяет отпустить его на свободу.
Услышав, что его обвиняют в сокрытии каких-то бумаг, Бомарше горячо запротестовал и стал доказывать, что единственными документами, которые он не предъявил властям, были облигации, переданные им на хранение Гомелю и внесенные в опись. Пока собирались проверить эти утверждения, появился новый персонаж, некий Кольмар, чиновник военного министерства и один из авторов доноса на Бомарше. «Этот человек хочет передать 60 тысяч ружей врагам отечества!» — закричал он, указывая пальцем на Бомарше, а когда тот попытался возразить, то услышал в ответ: «Вы поплатитесь за это своей головой». — «Ну и пусть, — в ярости проговорил Пьер Огюстен, — лишь бы только вы не были моим судьей».
После тридцати двух часов, проведенных в муниципалитете, где он смог немного отдохнуть лишь благодаря сочувствию одного из служащих, который вынес ему в коридор матрас, Бомарше был отправлен домой, но вскоре вновь арестован и препровожден в Аббатство. Камеры этой тюрьмы были битком набиты аристократами, которым в первые дни сентября было суждено расстаться с жизнью.
Соседями Бомарше по застенку оказались Лалли-Толандаль, граф д'Аффри, полковник швейцарской гвардии, мадемуазель де Сомбрей и аббат де Буажелен.
«Гражданина Бомарше вызывают в комнату для посетителей!» — неожиданно раздался пьяный голос. Когда два охранника привели его туда, он увидел Ларше, одного из доносчиков, и тот предложил ему: «Продайте нам ваши ружья по семь флоринов за штуку и будете свободны». Бомарше отказался участвовать в этой подлой сделке. «Передайте тем, кто вас послал, что в тюрьме я не занимаюсь коммерцией», — заявил он.
На следующий день, 29 августа, он получил записку от своего племянника Евгения де Мирона: «Вас арестовали по доносу Кольмара. Нам пообещали без промедления заняться вашим делом. Со всей решительностью пишите в комитет, я же оттуда никуда не уйду».
Писать!!! Бомарше вновь занялся любимым делом, а окружающие изо всех сил старались ему помочь: кто-то дал бумагу, кто-то перо, кто-то подставил ему свою спину вместо пюпитра. И пленник написал письмо, в котором пригрозил Национальному собранию, что выпустит мемуар, словно имел дело с прежним парламентом. Да, хотел он того или нет, но он оставался человеком старого режима!
30 августа дверь его камеры снова распахнулась. На этот раз Бомарше сообщили, что к нему пожаловала очень важная персона — генеральный прокурор Коммуны г-н Маню-эль. Этот человек не принадлежал к числу друзей Пьера Огюстена, еще совсем недавно он упомянул Бомарше в числе недобросовестных налогоплательщиков и получил за это по заслугам, как в свое время Гёзман.
«Неужто настал мой час?» — спросил Бомарше у своих сокамерников, но ответом ему было молчание.