Жизнь его была расписана наперед: папаша Карон решил, что сын унаследует его профессию и лавку; для этого не требовалось глубокого классического образования, поэтому обучение молодого человека должно было закончиться к тринадцати годам.
Пьера Огюстена довольно рано отдали в школу Альфора, некое учебное заведение, которое давно исчезло, не оставив никаких следов.
«Я не знаю, — писал Гюден де ла Бренельри, первый биограф Бомарше и его fidus Achates, — как случилось, что отец Бомарше не отправил сына учиться ни в университет, ни к иезуитам; эти полумонахи были прекрасными учителями и, конечно, сразу бы распознали гениальность мальчика и направили бы его по предначертанному ему пути. В школе Альфора он получил гораздо больше знаний, чем ему собирались дать, но учителя не разглядели его таланта, он и сам долго не подозревал о нем и думал, что судьба наградила его лишь редким чувством прекрасного. Вскоре отец забрал его из школы, чтобы обучить своей профессии и передать свое дело».
Непохоже, что годы учебы были слишком тягостны для Пьера Огюстена: он часто навещал родных, не отрываясь надолго от домашней обстановки. В 1745 году, когда его знания были признаны достаточными, он вернулся на улицу Сен-Дени, чтобы осваивать мастерство часовщика, и с тех пор дни напролет проводил в открытой всем взорам застекленной крошечной лоджии, поскольку часовщики были вынуждены заниматься своим делом на виду у всех по указу властей, принятому по настоянию цеха ювелиров, опасавшихся, что их соперники работают с драгоценными металлами.
Пьер Огюстен не забывал и о развлечениях; по дошедшим до нас сведениям, в тринадцать лет, как раз в возрасте Керубино, он познал первую несчастную любовь. Имя женщины, разжегшей пламя в его груди, осталось неизвестным, как осталось неизвестным и то, сколь далеко зашли их отношения, но подросток был так глубоко потрясен коварством возлюбленной, что даже всерьез подумывал о самоубийстве, хотя не предпринял ни малейшей попытки к его совершению.
Складывается впечатление, что, проводя все свое свободное время в образованной артистической среде, Пьер Огюстен осознал недостатки собственного образования. В 1798 году, перечитав письмо, которое мальчишкой он написал уехавшим в Испанию сестрам, Бомарше назвал его своим «первым неудачным литературным опытом». Это письмо он ошибочно датировал 1745 годом, когда ему было тринадцать лет, тогда как его старшая сестра стала г-жой Гильбер лишь в 1748-м, то есть когда ему было уже шестнадцать. «Как это было принято в коллежах, мы больше занимались латынью, чем правилами французского стихосложения. Нужно было заново себя перевоспитывать, выходя из рук педантов. Это стихотворение было переписано моей сестрой Жюли, когда ей было десять или одиннадцать лет, в ее бумагах я и нашел его более пятидесяти лет спустя. Прериаль, год VI (май 1798 г.)».
Хотя постаревший автор решил слукавить, приуменьшив возраст, в котором он начал творить, этот текст — самое раннее из сохранившихся произведений Бомарше — не лишен очарования:
Ваше письмо доставило мне безграничное удовольствие и избавило от мрачной меланхолии, с некоторых пор одолевавшей меня и делавшей мою жизнь невыносимой, и признаюсь вам,
В этом послании в стихах, многие пассажи которого граничат с непристойностью, Пьер Огюстен с благосклонностью рассматривал идею женитьбы. Сквозь лица его сестер там проступает портрет женщины его мечты, с которой он хотел бы уединиться:
А закончил он письмо следующим образом: «Какое безумие с моей стороны писать вам о своих фантазиях. Я не знаю, возможно, я сделал это, будучи уверенным, что вам это будет интересно. И еще эти фантазии, связанные с женским полом! И это пишу я, который должен бы ненавидеть любое существо, носящее юбку и чепец, за все те несчастья, что они мне принесли. Но спокойствие, я вырвался из их лап, и самым лучшим будет никогда больше в них не попадаться».