«Мы смело будем все отрицать, а назавтра закажем мессу в церкви Святого Духа, и все будет в порядке».
В канцелярию суда вместо жены вызвали самого Леже, и тот, как и наставляла его дражайшая половина, выложил всю правду. Его рассказ был засвидетельствован Бертраном д’Эролем. Леже тотчас же взяли под стражу, а Бомарше и Бертран превратились в обвиняемых. Г-жа Гёзман была объявлена свидетельницей по этому делу, но супруг ее, дабы не допустить показаний жены в суде, добился королевского указа о ее заточении в монастырь.
Все эти уловки взбудоражили общественное мнение. Марен вновь появился на сцене в роли посредника; он пообещал все уладить, если Бертран сделает некое заявление и если никто больше не будет упоминать об этих злосчастных пятнадцати луидорах. Так как Бомарше отказался улаживать дело подобным образом, Бертран вынужден был сказать правду и подтвердил признания Леже. Марен еще раз навестил Бертрана и потребовал, чтобы тот изменил свои показания. Разгадав этот маневр, Бомарше рассказал о нем первому председателю парламента. В конце концов судья-докладчик Доэ де Комбо вызвал на допрос г-жу Гёзман.
Та бессовестно все отрицала, но не могла привести никаких доказательств собственной правоты. Итак, показания Леже, Бертрана, Бомарше и г-жи Леже, которую решились-таки вызвать в суд, перевесили.
Сочтя, что его позиции укрепились, Бомарше перешел в решительное наступление: 5 сентября 1773 года, чтобы ознакомить публику с данным делом, он выпустил мемуар, на тридцати четырех страницах которого изложил все факты.
Со всей мощью своего таланта он опроверг обвинения в попытке подкупа судьи и во всеуслышание заявил, что это граф де Лаблаш должен был бы испытывать угрызения совести по этому поводу. Бомарше пересказал историю о ста луидорах, часах и присвоенных г-жой Гёзман пятнадцати луидорах. Он не побоялся обнародовать тот факт, что при посредничестве Марена правительство пыталось замять это дело. Поскольку парламент Мопу снискал всеобщую ненависть, информация о том, что его члены позволяют себе брать взятки при попустительстве властей, привела публику в полный восторг. Мемуар был напечатан многотысячным тиражом и сразу же был признан шедевром; он принес Бомарше еще большую славу.
«Людовик Пятнадцатый уничтожил старый парламент, а пятнадцать луидоров уничтожат новый», — этот каламбур обошел всю Европу, а Башомон написал в «Журналь»: «Этот мемуар, который, как известно, был целиком сочинен и написан г-ом Бомарше, достоин самых высоких похвал. Несмотря на то что автор не вышел за рамки скрупулезного изложения малоинтересных, на первый взгляд, подробностей, он сделал это с таким мастерством, такой проницательностью и таким утонченным сарказмом, что оторваться от чтения просто невозможно».
Хотя мемуар поразил общественное мнение и явил миру ярко выраженную позицию его автора, парламент не обратил на него никакого внимания и продолжил свое расследование.
Вначале понадобилось освободить из-под стражи Леже, поскольку этот свидетель рассказал всю правду. Затем ему устроили очную ставку с г-жой Гёзман в присутствии Бертрана д’Эроля и Бомарше. На второй очной ставке советница так запуталась в своих показаниях, что в конце концов проговорилась, что получила-таки сто луидоров и часы и оставила у себя злосчастные пятнадцать луидоров.
На губах Бомарше появилась торжествующая улыбка. Потеряв голову, г-жа Гёзман набросилась на своего противника с оскорблениями, обозвав его ничтожеством и ужасным человеком, «забросавшим ее вопросами, чтобы заставить ее давать противоречивые ответы». Она даже пригрозила, что надает ему пощечин, «чтобы наказать за то, что он пытался ее запутать». Совсем смешавшись, она не нашла ничего лучшего в свое оправдание, как заявить, что в некоторые дни месяца по физиологическим причинам она плохо соображает и что сейчас именно такой период, чем и воспользовались ее противники.
Бомарше с блеском и остроумием описал эти комичные сцены в дополнении к своему первому мемуару, ответив таким образом на пространный мемуар Гёзмана, написанный от лица его жены. Этот второй мемуар Бомарше появился 18 ноября 1773 года и снискал еще больший успех, чем первый; дело дошло до того, что в апартаментах г-жи Дюбарри была разыграна комедийная пьеска на его сюжет под названием «Самый лучший никуда не годится». Роль Бомарше исполнил Превиль, а Дюгазон, переодетый женщиной, сыграл г-жу Гёзман. Людовик XV, вдоволь повеселившись на этом спектакле, высмеивавшем его собственные решения, вопрошал Мопу: