По ходатайству АПТО богадельня согласилась принять еще до достижения установленного возраста стекольщика Гюстава. Жермену пристроят прислугой к инженерам. Мэрия договорилась с дорожным ведомством, чтобы уволенных чернорабочих взяли на постройку нового шоссе. Семьи уволенных девушек получат небольшое пособие, для того чтобы в течение года молодежь могла обучиться какой-нибудь профессии. Помощника счетовода устроят в летнюю колонию для детей, организованную католиками и субсидируемую АПТО.
Оба калабрийца и алжирец уехали в Лион на поиски работы. Никто о них даже не вспомнил. Прибыли в Клюзо неизвестно откуда, пусть и уезжают, если хотят, — скатертью дорога. Обычно Пьеретта горячо протестовала против подобных проявлений шовинизма, которым грешили даже многие ее товарищи. Но на этот раз она не посмела возразить, боясь упреков — начнут говорить: живет, мол, с итальянцем, значит, действует из личных побуждений.
Теперь Пьеретта снова тяжело переносила свою беременность. У нее бывали минуты странного полузабытья. Ей казалось, что она барахтается в мутной воде и скользкие рыбешки вьются вокруг ее ног, касаются ее тела. Красавчик каждый вечер возвращался все позднее и позднее, валился в плетеное кресло и молчал. Пьеретта считала, что ему опротивели его бидоны, сыроварня и мучит тоска по родине. «Подумаем об этом потом, после родов». Сама не признаваясь себе, она искала предлога, лишь бы убежать из Клюзо. Ей виделась Генуя и огромные краны «Ансальдо», вскинувшие к небесам лес красных флагов.
В оправдание своих отлучек Красавчик ссылался на то, что они с Филиппом Летурно ездят на рыбалку куда-то в отдаленные места. То, что Красавчик проводил сейчас время с Филиппом, не нравилось Пьеретте, но она скрывала досаду, зная, что не сумеет объяснить ее своему другу. Как-то вечером он принес несколько форелей, но они были так похожи на тех рыб, которые чудились Пьеретте теперь во время беременности, что она схватила их, выбросила в окно и залилась слезами.
Фабричная ячейка, секретарем которой была Пьеретта, собралась за две недели до торжественного дня, на который было назначено открытие цеха «РО». В 1946–1947 годах собрания проводились еженедельно, а потом стали проходить раз в месяц. В октябре собрание откладывалось дважды. Первый раз потому, что многие рабочие после окончания трудового дня на фабрике нанимались на виноградники, так как уже начался сбор винограда, а во второй раз потому, что назначенное число совпало с днем традиционного праздника в соседней долине.
В этот, третий раз Пьеретта разослала на дом двадцати трем коммунистам специальные приглашения, подчеркнув в повестках особую важность предстоящего собрания, на котором обещал присутствовать секретарь секции; кроме того, во время перерыва она обегала все цеха и переговорила с каждым коммунистом лично; почти все обещали прийти; обычно только в редких случаях приглашенный набирался духу и прямо заявлял, что он не придет. Причины для непосещения собрания изобретались уже потом, на досуге.
Собрания ячейки проходили в задней комнате кафе, владелец которого сочувствовал коммунистам. Пьеретта и Миньо пришли сюда ровно в восемь тридцать, то есть в точно назначенное время.
В девять часов пришла работница, исполнявшая обязанности казначея ячейки, она работала в одном цехе с Пьереттой, и трудовой ее стаж в АПТО исчислялся тридцатью годами; в ожидании остальных она надела на нос очки, разложила на столе марки, ведомости, подписные листы. Миньо перечитывал вступительное слово, которое он набросал заранее. Пьеретта сидела возле печурки, зябко кутаясь в большой черный шерстяной платок.
Пробило десять — ни один приглашенный еще не явился. Казначейша дремала, опустив голову на сложенные на столе руки. Пьеретта упорно молчала. Миньо ходил взад и вперед по комнате, заложив руки за спину.
После десяти явилась молоденькая работница. Она осторожно приоткрыла дверь, боясь потревожить собравшихся. Пьеретта молча вскинула на нее глаза.
— Извиниться пришла, — пояснила работница. Но, окинув быстрым взглядом комнату, добавила: — Ага, вы уже кончили.
Казначейша проснулась.
— Подожди меня, — сказала она работнице, — пойдем домой вместе.
И обе женщины вышли из комнаты.
— Почему товарищи перестали ходить на собрания? — спросил Миньо.
— А я почем знаю? — ответила Пьеретта. Она сидела все в той же позе у печурки, по-прежнему кутаясь в черный вязаный платок.
— А тебе не кажется, — начал Миньо, — что с тех пор, как ты живешь с Бомаском, товарищи уже не так тебе доверяют, как прежде. Ведь вы не женаты. Я-то, конечно, знаю, что вы все равно что муж и жена. Но не забудь: ответственный товарищ обязан быть безупречным и в личной жизни.