— Иду! — крикнула Бернарда.
Она вышла в сад. Громко заскрипел на дорожке гравий. Филипп потушил свет и приотворил ставни.
— Что там такое? — с недоумением спросил Миньо.
— Тише, молчите, — прошептал Филипп.
В просвет между ставнями Миньо разглядел старика Летурно — облитый ярким лунным светом, он стоял возле капота «альфа-ромео», держа в руках какой-то объемистый тюк.
— Там кто-нибудь есть? — спросил старик, ткнув больший пальцем в сторону флигеля.
— Там Натали, — послышался ответ Бернарды.
— Я слышал мужской голос.
— Это я, — крикнул Филипп.
Франсуа Летурно положил свою ношу прямо на землю, перед машиной. Зажглись фары. Непомерно огромная тень старика пробежала по аллее и уперлась в самом конце ее в ствол высокой липы.
— Потуши сейчас же фары, — закричал старик. — А то увидят.
— Все спят, — ответила невидимая в темноте Бернарда.
Щелкнула дверца машины, и в полосе света, бьющего из фар, появилась Бернарда. Она ловко содрала простыню, в которую был упакован тюк, и опустилась на колени перед маленькой шифоньеркой.
— Подделка, — заявила она.
— Вещь подлинная, удостоверено экспертами, — возразил Франсуа Летурно.
— Да посмотрите сами…
— Не желаю. Я не купчишка какой-нибудь. Я привык, что мне верят на слово.
— Подделка, правда прекрасная, — повторила Бернарда, — но все-таки подделка.
— Сколько? — осведомился старик.
— Десять.
— Иди ты к черту, — сказал старик.
Бернарда поднялась с колен, и темнота тотчас поглотила ее.
— Сколько? — крикнул старик.
— Пятнадцать, — ответила Бернарда.
— Убирайся ты, и чтоб ноги твоей у меня больше не было!
Дверца машины захлопнулась, и фары потухли. Филипп подошел к окну.
— Сколько ты хочешь за шифоньерку? — спросил он деда.
— Тридцать пять тысяч.
— Пятнадцать, — ответил из темноты голос Бернарды. — А хотите получить больше, добавьте еще севрский сервиз.
— Все Прива-Любасы воры, — закричал старик.
К окну подошла Натали.
— Бернарда, — окликнула она, — дай тридцать пять тысяч.
— Ни за что, — ответила Бернарда.
— Я покупаю за тридцать пять тысяч, — крикнула Натали. — Расплатись за меня.
Фары снова зажглись. При свете их было видно, как Бернарда подошла к старику и вручила ему три билета по десять тысяч франков и пять по тысяче франков. Летурно не спеша пересчитал деньги, молча отошел и исчез во мраке.
Филипп закрыл ставни и зажег электричество. Натали выпила еще рюмку виски.
— Он же ничего не понимает, — сказал Филипп, указывая на Миньо движением подбородка.
— А ты бы на его месте много понял? — возразила Натали.
— АПТО оставило моему деду только небольшую ренту, а розарий ему обходится недешево, — начал Филипп. — Надо поддерживать в оранжерее определенную температуру, освещать ее специальными лампами. Вот дед и продает фамильные вещи. Он вбил себе в голову, что обязан вывести перед смертью синюю розу. Все это делается тайком от его старой служанки, чтобы, не дай бог, не узнали люди… Летурно только покупают и никогда не продают. Так по крайней мере издавна считается в Клюзо.
— Они продавали пряжу и ткани, — возразила Натали.
— Они продавали труд своих рабочих, — подхватил Миньо.
— Совершенно справедливо, — ответил Филипп. Он стоял посреди комнаты, бессильно свесив руки, слегка раскачиваясь всем телом, и смотрел пристальным взглядом то на Миньо, то на Натали. Миньо подумал, что хозяин, должно быть, немножко пьян.
— И все-таки, — произнес вдруг Филипп, — сегодня вечером нам всем окончательно изменило чувство юмора.
Эта фраза прозвучала так неожиданно, что Натали и Миньо не могли удержаться от смеха.
— Сейчас ты увидишь, изменило ли мне чувство юмора, — вдруг сказала Натали.
Ее узкие глаза загорелись. Она направилась к двери. Шагала она не особенно твердо. Мужчины вышли вслед за ней в парк. Бернарда уже сидела за рулем машины, шифоньерка была аккуратно упакована и уложена на заднее сиденье.
— Едем домой, — скомандовала Натали.
— Я тебя жду, — ответила Бернарда.
— Пусти меня, — потребовала Натали. — Я поведу машину.
— Нет, не поведешь, — возразила Бернарда.
— Катись отсюда! — завопила Натали.
Она всей тяжестью тела налегла на ручку дверцы, которую изнутри придерживала Бернарда.
— Филипп, Филипп, — закричала Бернарда. — Не пускай ее, Филипп. Она ведь совершенно пьяна. Она разобьет машину.