Верховный суд назначил казнь на одиннадцатое ноября, и я в первый раз всерьез испугался того, что казнь состоится, доказывая тем самым слабость и неорганизованность пролетариата и мощь капиталистической системы. В Лондоне капиталистические газеты практически не отреагировали на протесты радикальных клубов. Такие гиганты, как «The Times» и «The Telegraph» всего-навсего написали о дате казни, словно постановление Верховного суда было не более чем обычным делом. Правосудие должно свершиться, писали они, и чем быстрее, тем лучше. Так же думали в Америке, разве что там царили страх и ярость. «Наконец-то все закончится, — писала «The Chicago Tribune», — и скоро мы будем избавлены от чудовищ, которым нет места в нашей жизни».
То, что семеро из восьми человек были совершенно невиновны, никого не волновало. Стоило кому-нибудь заговорить в их защиту в каком-нибудь общественном месте или на улице, и люди холодно смотрели на этого человека, не желали его слушать или безразлично пожимали плечами. У меня сложилось впечатление, что в мире очень мало людей, которых интересует правосудие, если не затронуты их интересы. Злость, ярость вернули мне немного сил. Я написал Иде, сообщив, что жажду вернуться в Чикаго. И умолял ее, чтобы она попросила за меня Лингга, и опять наши письма пересеклись, так как в последних числа октября я получил от нее письмо, в котором она передавала мне благодарность Джека за выполненное обещание и его наказ внимательно следить за концом «дела», потому что «еще понадобится честный свидетель». Мне почти воочию слышалось, как он произносит эти слова, и я тотчас принялся отыскивать всю информацию об осужденных и обращении с ними. Теперь мне надо постараться и как можно лучше описать, что я узнал о происшедшем в Чикаго, не говоря уже об ужасном завершении Хеймаркетского дела.
Так называемых анархистов отправили на пятнадцать месяцев в «Ряды убийц» в тюрьме округа Кук. У них были крошечные квадратные камеры с надежно зарешеченными окошками под потолком и тяжелой дверью. За обычной дверью была еще одна дверь из железных прутьев, которую летом использовали для проветривания камеры.
Начальника тюрьмы звали Фольц, он давно служил в этой системе, был аккуратен, наблюдателен и даже внимателен к своим подопечным. Время от времени заключенным разрешалось поговорить с друзьями, но лишь в «Адвокатской пещере», то есть в камере площадью десять футов на шестнадцать, где дверь была из железных прутьев, да еще обита железной сетью с крошечными ячейками. Снаружи стоял человек, который пришел поговорить с заключенным, а внутри заключенного охранял тюремщик. Как только Верховный суд вынес решение и назначил день казни, положение заключенных стало несравнимо легче. Почти каждый день к ним допускались жены, и мисс Миллер тоже разрешили навещать Лингга на положении жены.
В первых числах ноября капитан Блэк вылез вон из кожи, чтобы добиться амнистии хотя бы для кого-нибудь из заключенных; он был убежден в их невиновности и, защищая их, выкладывался без остатка, будучи умным и добрым человеком. Наконец ему удалось уговорить Шваба, Филдена и Спайса подписать прошение о помиловании, которое было обосновано следующим: во-первых, они не бросали бомбу, во-вторых, они понятия не имели о том, что будет взорвана бомба, и, в-третьих, на хеймаркетском митинге они призывали к мирным методам борьбы. Прошение было подано губернатору, и все думали, что губернатор Оглсби каким-то образом смягчит чудовищный приговор. Все было использовано, чтобы умолить Парсонса, Энге-ля и Фишера попросить хотя бы об отмене смертного приговора. Миссис Фишер и миссис Энгель сделали все, что было в их силах, тогда как миссис Парсонс не согласилась влиять на мужа. Парсонс твердо отказался подписывать прошение, не содержащее требования немедленной реабилитации и свободы без всяких условий. По меньшей мере трое подписали прошение, и капитан Блэк положил его перед Линггом, который сразу же заметил, что это бесполезно, а потом заявил, что, даже не будь это бесполезно, даже если прошение удовлетворят, он не собирается ни о чем просить. Только когда миссис Энгель пришла и стала умолять его сделать это ради ее мужа, он пошел на уступки, и это прошение тоже было подано губернатору. Ответ губернатора последовал лишь десятого ноября, однако просочились слухи, что будто бы он помиловал Шваба и Филдена. Было очевидно, что губернатор не снизойдет до прошения об освобождении без всяких условий, поданного еще четырьмя заключенными.