Больше эти фотографии нам не показывали. Офицер, составлявший протокол допроса, пока я говорил, смотрел на меня с нескрываемой злобой, а потом произнес:
«Типичный нацистский офицер».
Не понимаю, как можно называть типичным нацистским офицером человека только за то, что он говорит правду. Знают ли эти джентльмены, что мы никогда не сражались ни за одну политическую партию? Мы сражались только за Германию. В это верили миллионы моих соотечественников, которые погибли. Когда я говорю, что настанет день, когда они пожалеют, что, разбив нас, они уничтожили передовой бастион борьбы против большевизма, американцы воспринимают это как пропаганду и не верят мне. Они сказали, что мы просто желаем поссорить союзников и стравить их между собой. Через несколько часов нас принял командующий армией генерал Уайленд.
Он сказал мне, что его предки немцы, родом из Бремена. Генерал произвел на меня очень хорошее впечатление. Во время беседы я сказал, что в Китцингене у меня пропали кое-какие вещи, очень мне дорогие. Я спросил, часто ли такое происходит в американской армии. Генерал сразу поднял шум, но не из-за моих претензий, а по поводу этого позорного воровства. Он приказал своему адъютанту передать командиру части, расквартированной в Китцингене, чтобы мои вещи были немедленно найдены, и пригрозить ему военно-полевым судом.
Уайленд приглашает меня побыть у него гостем в Эрлангене, пока все не будет мне возвращено.
После беседы нас с Нирманном отвезли на джипе в пригород, где в наше распоряжение была предоставлена заброшенная вилла. Лишь часовой у ворот напоминает, что мы все-таки не совершенно свободны. Потом приходит автомобиль, чтобы отвезти нас в офицерскую столовую на обед. Новость о нашем прибытии быстро разлетается по Эрлангену, и часовой с трудом отбивается от многочисленных посетителей. Когда он не опасается появления начальства, то говорит нам:
«Ich nix sehen».
Мы проводим в Эрлангене 5 дней. Больше мы не видели наших товарищей, оставленных в Китцингене… У американцев не было причин их задерживать.
14 мая появляется капитан Росс, офицер разведывательного отдела штаба воздушной армии. Он хорошо говорит по-немецки и приносит нам записку генерала Уайленда. Генерал крайне сожалеет, что поиски моих вещей ни к чему не привели, однако пришел приказ немедленно отправить меня в Англию для допросов. После короткой остановки в Висбадене нас доставили в специальный лагерь под Лондоном. Жилье и еда довольно скромные, но поведение английских офицеров исключительно корректное. Пожилой капитан, попечению которого мы вверены, в гражданской жизни был лондонским адвокатом. Каждый день он посещает нас для досмотра и однажды замечает на столе Золотые Дубовые Листья. Он задумчиво смотрит на награду, качает головой и с плохо скрытым страхом тихо произносит:
«Сколько человеческих жизней это стоило!»
Когда я объясняю ему, что заслужил этот орден в России, он покидает нас с заметным облегчением.
Днем меня часто посещают офицеры английской и американской разведки, которых интересует очень многое. Вскоре я понимаю, что мы придерживаемся прямо противоположных взглядов. Это не удивительно, потому что почти все свои боевые вылеты я совершил на самолете, имевшем совсем небольшую скорость. Поэтому мой опыт резко отличается от опыта союзников, которые склонны преувеличивать значение высокой скорости, хотя бы как дополнительной гарантии безопасности. Они никак не могут поверить, что я совершил 2500 вылетов на такой тихоходной машине. Их совершенно не интересует мой опыт, так как они не могут им воспользоваться. Они хвастаются своими ракетами, о которых я уже знаю, и которые следует выпускать со скоростного самолета. Им не нравится, когда я говорю, что меткость этих ракет гораздо меньше, чем у моих пушек. Я не слишком опасаюсь этих допросов, потому что все мои успехи не были результатом каких-либо секретных технических новинок. Поэтому очень быстро допросы превратились в обычные дискуссии об авиации и только что закончившейся войне. Эти островитяне совсем не скрывают своего уважения к достижениям противника, в их отношении к нам есть нечто от духа честных спортивных состязаний, и эта нас вполне устраивает. Каждый день мы проводим на свежем воздухе по 45 минут, прогуливаясь за колючей проволокой. Все остальное время мы читаем и строим планы, чем будем заниматься после войны.