«Они нас собьют!»
Я приказал ему заткнуться и начать стрелять, не тратя силы на болтовню. Он вскрикнул, когда по фюзеляжу что-то застучало. Наш самолет получил несколько попаданий сразу. Я не мог двигать педалями. Меня охватила слепая ярость, я даже потерял самообладание. Я слышал удары крупнокалиберных снарядов. «Аэрокобра» вооружена 37-мм пушкой вдобавок к 12,7-мм пулеметам. Как долго еще продержится мой верный Ju-87? Сколько минут пройдет до того, как он вспыхнет или вообще разлетится на куски? За годы войны меня сбивали раз 30, но всегда это делали зенитки и никогда истребители. Я тогда мог пользоваться педалями и маневрировал, как хотел. Это был первый и последний раз, когда истребители добились попаданий в мой самолет.
«Стреляй, Ротманн!»
Он не ответил. Его последними словами были:
«Пулемет заклинило… Ох!»
Теперь мой хвост остался без защиты. Иваны достаточно быстро заметили это и стали вести себя еще более агрессивно. Они атаковали меня сзади, справа и слева. Один самолет выполнил несколько лобовых атак. Я укрылся в узкой лощине, ширина которой едва превышала размах крыльев моей «Штуки». Русские стреляли совсем неплохо, и мой самолет получал одно попадание за другим. Шансы вернуться таяли с каждой минутой. Но совсем недалеко от нашего аэродрома в Яссах они прекратили погоню. Вероятно, у них кончились боеприпасы. Я потерял Фишера. Сначала он держался сзади и чуть сбоку от меня, а потом просто исчез. Ротманн тоже не знал, что с ним произошло. Он совершил вынужденную посадку или разбился? Я не имел ни малейшего представления. Гибель молодого находчивого офицера станет особенно тяжелым ударом для личного состава группы. Мой самолет весь изрешечен 12,7-мм пулями и получил 8 попаданий 37-мм снарядов. Ротманна больше нельзя считать надежной страховкой.
Из такого полета возвращаешься измотанный морально и физически, однако положение таково, что об отдыхе не может быть и речи. В новый самолет — и опять в воздух. Иванов нужно остановить. За этот день я уничтожил 9 танков. Очень тяжелый день. Во время последнего вылета мне пришлось напрягать глаза, чтобы отыскать танк. Это хороший знак. На мгновение я поверил, что нам удалось отразить главный удар противника. Одна пехота без танков не сможет наступать быстро.
Утром следующего дня разведка подтвердила мои предположения. Все было тихо, почти никакого движения. Когда я приземлился после первого вылета, на крыло моего самолета вспрыгнул молоденький летчик, дико размахивавший руками. Он поздравил меня с награждением Бриллиантами. Из ставки фюрера пришла длинная телеграмма. Кроме всего прочего, она запрещала мне летать. Часть слов молодого пилота утонула в реве мотора, но я догадался, о чем он говорит. Чтобы не выделяться среди остальных, я просто не пошел к руководителю полетов, а остался рядом с самолетом, пока его готовили к следующему вылету. В полдень генерал по телефону вызвал меня в Одессу.
Телеграммы с поздравлениями хлынули со всех сторон, даже от членов правительства Рейха. Мне предстояло выдержать тяжелый бой, чтобы получить разрешение продолжать полеты. Мысль, что мои товарищи готовятся к новому вылету, а мне приходится убывать в Одессу, бесила меня. Я чувствовал себя отщепенцем. Эта поездка за наградой расстроила меня донельзя и отравила все удовольствие от полученного ордена. В Одессе я не узнал ничего нового: все то же самое, причем то, что я слышать не желал. С отсутствующим видом я выслушивал поздравления. Мысленно я был со своими товарищами, которые были избавлены от подобной суматохи и могли летать. Я завидовал им. Мне следовало немедленно прибыть в ставку фюрера, где он лично вручит мне Бриллианты. После остановки в Тирасполе мы пересели на Ju-87. Если бы только Хенчель был со мной! Но сзади в кабине сидел Ротманн. Мы летели по маршруту: Фокшани — Бухарест — Белград — Кечкемет — Вена — Зальцбург. Не каждый день глава государства вручает награду офицеру в мягких летных сапогах. Но я был счастлив, что могу в них кое-как ходить, хотя это причиняло мне страшную боль. Подполковник фон Белов прибыл в Зальцбург, чтобы встретить меня, а Ротманн отправился на поезде домой. Мы договорились, что я захвачу его с собой на обратном пути через Силезию.