Один вылет следует за другим, с рассвета и до заката, как и ранее все эти годы.
Один из последних дней августа. Я взлетаю рано утром и направляюсь на север, в район, где красные прорвали фронт. Я набираю высоту 50 метров и нахожусь еще над аэродромом, когда внезапно зенитки открывают огонь. Их обслуживают румынские расчеты, которые должны защищать аэродром от ударов русских и американских самолетов. Я смотрю туда, где рвутся снаряды, рассчитывая увидеть там вражеские бомбардировщики. Неужели американцы просыпаются так рано? Я вместе со своими самолетами делаю разворот над взлетной полосой и жду дальнейшего развития событий, держась под защитой наших зениток. К моему удивлению, полоса разрывов опускается ниже и оказывается в неприятной близости от моего самолета. Я смотрю вниз на стреляющие орудия и замечаю, что их стволы вращаются, повторяя мои маневры. Снаряд взрывается совсем рядом. Вражеских самолетов по-прежнему не видно. Теперь не остается никаких сомнений: зенитки стреляют именно по нам. Для меня это необъяснимо, но факт остается фактом. Мы летим на север, чтобы атаковать советские войска, которые наступают в направлении Хуши — Бырлад — Фокшани.
Во время возвращения на аэродром я готов к самым диким выходкам румынских зенитчиков. Центр управления полетами уже сообщил мне, что стреляли именно в меня. С этого момента Румыния находится в состоянии войны с нами. Мы сразу переходим на бреющий полет и садимся по одиночке. Отдельные зенитные орудия снова открывают огонь по нам, но так же безуспешно, как и ранее. Я немедленно бегу к телефону и связываюсь с командующим румынскими ВВС генералом Иорданеску. Кроме авиации, ему подчиняются и части зенитной артиллерии, и я хорошо знаю его лично еще со времени базирования в Хуши. Иорданеску награжден несколькими германскими орденами. Я спрашиваю у него, как именно я должен понимать враждебные действия в отношении меня и моей группы, и вообще, что все это значит? Он не отрицает происшедшего. По словам Иорданеску, его зенитчики видели, как германский истребитель сбил румынский связной самолет, поэтому они сильно разгневаны и стреляют по всем германским самолетам. Он ни разу не упомянул о том, что Германия и Румыния теперь находятся в состоянии войны. В ответ на его жалобы я отвечаю, что не имею ни малейшего желания выслушивать подобный бред и сейчас намерен совершить очередной вылет для атаки русских войск к северу от Рымникул-Сэрата. Однако теперь я сначала собираюсь разбомбить и расстрелять из пулеметов все зенитные батареи вокруг аэродрома, чтобы устранить любые помехи нашим вылетам. Другая группа пикировщиков нанесет удар по его штабу. Мне прекрасно известно, где он расположен.
«Ради бога, не делайте этого. Мы всегда были лучшими друзьями, и мы не можем нести ответственность за действия своих правительств. Я предлагаю вам ничего не предпринимать против нас, и мы тоже ничего не будем делать. Пусть для нас объявление войны как бы не имело места. Я даю вам свои личные гарантии того, что мои солдаты больше не сделают ни единого выстрела по вашим «Штукам».
Он рассыпается в заверениях старой и неизменной дружбы со мной, в своем дружеском отношении ко всем немцам вообще. После того как между нами объявлено сепаратное перемирие, у меня больше нет оснований для недовольства. Сложилась курьезная ситуация: я один со своим летным персоналом нахожусь посреди страны, которая воюет с нами. Две румынские дивизии со всем вооружением и техникой, включая тяжелую артиллерию, окружают аэродром. Кто помешает им ночью прикончить нас? Ведь в темноте мы почти беспомощны, и только днем снова станем сильны. Но, видимо, румыны полагают, что даже двух дивизий слишком мало, чтобы вести себя агрессивно по отношению к моим «Штукам», когда их войска расположены совершенно открыто.
Запас бомб и бензина на аэродроме подходит к концу. Так как доставка боеприпасов прекратилась, то удержать Румынию мы уже не сумеем. Наш единственный шанс заключается в том, чтобы перебраться на другую сторону Карпат и там создать новый фронт из остатков наших армий, которые сумеют с боем вырваться из Румынии, а также из любых резервных частей, которые удастся найти. Всем совершенно ясно, что тяжелую артиллерию через Карпаты перебросить не удастся, поэтому ее придется оставить в Румынии. Если бы нам удалось освободить большую часть нашей армии, которая попала в дьявольский котел, подготовленный изменниками из румынского правительства! Новое оружие можно найти, как бы ни было трудно, однако новых людей найти нельзя! Наш наземный персонал готовится в путь, чтобы пересечь горы через перевал Бузэу. Мы используем последние капли бензина, чтобы атаковать русские авангарды, которые подбираются все ближе к Бузэу. Довольно часто мы совершаем вылеты вглубь занятой русскими территории, чтобы облегчить положение наших войск, все еще ведущих тяжелые бои. Это мрачное зрелище, и оно может повергнуть в отчаяние любого. Нам приходится видеть, как закаленные ветераны русской кампании, окруженные врагами, отчаянно сражаются с численно превосходящим противником до тех пор, пока у них не остается ничего, кроме личного оружия. Артиллерия давно выпустила последние снаряды, скоро у наших солдат не останется даже винтовочных патронов. Единственный способ продержаться еще немного — атаковать и снова атаковать. Все это напоминает Сталинград в миниатюре.