- Почему же? - спросил я единственно из вежливости.
- Потому что я шел в гости, но хозяев дома не оказалось. Я вначале расстроился, как вы, а потом купил голубям французскую булку, пришел сюда и встретил вас. Через столько-то времени! Потому что был вам нужен. А вы что, простите, в качестве чуда просили?
Я помялся. Чудо-то, собственно, и в масштабах парка было маленьким, а вот для одной человеческой жизни, особенно заброшенной в неродную страну...
- Я компаньона себе хотел найти. Понимаете, это ведь дело непростое... Все равно, что жену искать. Но куда мне в моем возрасте и при моих средствах жену? Курам на смех. А вот компания... Вы человек женатый, вам об этом думать не приходится.
- Был женатый, - сказал он легко, - да умерла моя супруга два с половиной года назад.
Он замолчал, и мне тоже стало неловко говорить.
- Вот ведь, как я прав оказался. Получше поискать... Возьмете в спутники "тишайших дней"?
- Возьму! Возьму и не буду больше в расчеты вмешиваться.
- И не получится, голубчик, это наше с вами последнее уравнение.
Он развернул мягкий кулек, ссыпал оставшиеся крошки и похлопал себя по борту пальто, отряхивая невидимые былинки. Солнце перегнулось через ветку незнакомого южного дерева и светило прямо ему в глаза. Они были чистейшего голубого цвета, какого бывает только небо и очень хорошая, очень близкая душа. Давно я не видел такой безоблачной, почти рафаэлевской голубизны, и зыбкая тень безмолвно со мной соглашалась. Пошел новый, пронзительно звонкий отсчет.
Капуста
Мы поднимались по заснеженному склону горы в маленьких, игриво толкавшихся вагончиках подъемника, походивших снизу на игрушечный поезд со всей надлежащей экипировкой и даже веселыми человечками, улыбающимися из окон. Если не считать сложно петлявшей пешей тропы, это был единственный способ сообщения между двух гостиниц, одна из которых находилась посреди картинной деревеньки у подножия, другая украшала собой приплюснутую вершину в зубцах елей. Хозяин последней, по счастливому совпадению носивший имя самого красивого праздника в году, который его постояльцы приезжали к нему отмечать, устраивал большой рождественский ужин, и не было случая, чтобы кто-то остался разочарован любезным гостеприимством Ноэля или не принял его приглашения. После трапезы некоторые из гостей, охочие до лыж и ледовой романтики, собирались съехать с пологой стороны горы при свете звезд и праздничной иллюминации, остальным же был обещан рождественский фейерверк, за которым Ноэль самолично еще месяц назад ездил в город.
Вагончики поднимались то ровно, то короткими рывками, будто прыгали по кочкам, и от каждого рывка становилось все веселее и горячее рукам в беличьих рукавичках с дымчатой опушкой. Рядом со мной на дощатом сиденье ерзала и подпрыгивала в такт от удовольствия моя младшая десятилетняя сестра.
- Смотри, какая бахрома! - восторженно указывала она на приближающуюся ель, причудливо притрушенную снегопадом, и тотчас отворачивалась к другому окну, чтобы и в нем ничего не пропустить.
- Ой, заяц! Белый! Живой! - слышалось через минуту, и все головы поворачивались по направлению ее пальчика, где, скрываясь от шума нашей машины, удалялось что-то круглое, пушистое, будто подсмотренная страница сказки.
На скамье перед нами сидели трое: молодой человек в новеньком лыжном костюме и по бокам от него две девушки. На одной была ярко-желтая куртка, которая ослепительно вспыхивала в косых лучах заходящего за ельник солнца, другая была одета во все голубое. Их спутник докончил рассказывать треснувшую смехом былинную охотничью историю, прочистил обернутое шарфом горло и запел с каким-то смешным акцентом тирольскую песенку, попутно вплетая в нее все, что попадалось его взгляду. Сзади них ехало немецкое семейство, и, пока взрослые приглушенно между собой разговаривали, маленький шалопай извлек из дядиного кармана шар-пищалку и старательно заправлял его воздухом. Еще дальше виднелись верхушки лыж и прислоненные к стене лыжные палки, и на одной из них, лихо заломив, кто-то пристроил бело-красный колпак Санта-Клауса.
- А теперь все вместе, - скомандовал мой визави, и его соседки подпели ему пронзительными птичьими голосами.
Через проход от нас, слева у окна, сидела девочка, ровесница моей Лоры. Из всех пассажиров это было единственное горестное лицо, и причина такого настроения становилась очевидна при первом же беглом взгляде. Черты лица девочки были правильны и тонки, но сама она казалась непомерно толстой и была нехорошо к своей фигуре одета. Расклешенный зимний плащ на гагачьем пуху топорщился и нелепо вздувался то тут, то там, делая ее похожей на снеговика. Волосы, уложенные под шапочку, придавали голове уродующую бесформенность, а тугие завязки под подбородком стискивали личико до белизны. Даже в ее сидячей позе было что-то неестественное, неуклюжее, и, чувствуя это, она старалась не шевелиться и только переводила блестящий взгляд с внутренности вагона на окно.
- Почему вы вся в голубом? - спросила Лора тонную девушку напротив нас, когда последний припев был спет.
- Потому что она ледышка, - ответил за нее молодой человек. - У нее и шапочка голубая, и глаза голубые, и кровь, и даже язык!
Девушки рассмеялись.
- Вы не могли бы показать мне свой язык? - попросила моя сестра, заинтригованная таким объяснением.
- Нет, что вы! Язык она вам ни за что не покажет, это ее ахиллесова пята.
- Во рту? - Глаза Лоры округлились.
- А у вас он, наверное, желтый, - обратилась она к желтой девушке.
- О, это отдельная история! - начал было наш сосед, но в этот момент младший член немецкого семейства наконец закончил надувать шар и выпустил его изо рта. Воздух ринулся из отверстия наружу, и раздался громкий свист с бульканьем и хрюканьем.
- Да здравствует Рождество! - стараясь его перекрыть мощью своего голоса, воскликнул молодой человек.
- Да здравствует Рождество! - подхватили все пассажиры, и эта фраза повторялась многократно на родном языке каждого, пока игрушка, увянув на спинке скамьи, не смолкла.
- Можно мне посмотреть с той стороны?
Лора поднялась, глянула в окно возле странной девочки, потом на девочку.
- Капуста! - уронила она и вернулась на свое место.
- Лора!
- Капуста, и ничего не попишешь! - повторила она свой вердикт и вздохнула.
Девочка надулась еще больше и не произнесла ни слова.
- Дамы и господа! Торжественный момент! - объявил наш новый знакомый. - Сейчас мы ступим на священную гору Ноэля, а кто еще и спустится с нее, не захромав... и не захворав... того я объявляю рождественским королем и тому... Тому что? Да вот хотя бы, хороший приз - тому сама ледяная Марго покажет свой язычок!..
Один угол украшенной сосновыми ветвями ресторанной залы занимал маленький, но шумный оркестрик. Столы были расставлены вдоль стен, а место посредине высвобождено для танцев и разных неожиданных затей Ноэля. Мы впятером заняли столик в обшитой деревом нише и в ожидании нашего распорядителя наблюдали, как заполняется зал новоприбывшими приглашенными.
Музыканты исполняли фокстрот. Первый раз я слышала этот танец вживую и не могла отвести глаз от их играющих пальцев, лиц, лакированных острых туфель. Любопытно было б взглянуть, как это танцевал высокий и подвижный, как птица, Ноэль во времена своей молодости. Вероятно, он носил такую же плоеную манишку и чем-то смазывал для блеска волосы. Одна прядь из прически саксофониста отделилась и летала, совершая пируэты синхронно его выпадам и внезапным поворотам.
Я обвела взглядом все столики, желая убедиться, что не только на меня это произвело такое сильное впечатление. Радостное возбуждение проникало во все уголки, отливало медовым сияньем в каждой резной досточке и повязанном оранжево-серебристой гирляндой фонаре.