У входных дверей снова совершилось какое-то передвижение, и я инстинктивно обернулась к ним и застыла. В сопровождении своей тонкой, белокурой мамы вошла та самая девочка из вагона, так беспощадно, но метко названная Лорой "капустой". Плащ был снят, и вместо него ее хрупкую фигурку облекало нежно-бирюзовое платье, все в пышных газовых оборках. Светлые волосы были подняты наверх и симметрично уложены локонами, подвязанными двумя большими шелковыми бантами, что так безобразно выпирали из-под шапочки. Вместо толстых шерстяных рейтуз были белые колготы с узором и к ним плоские лаковые туфли. Это воздушное создание мельком взглянуло в нашу сторону и стремительной, балетной походкой направилось к пустующим местам в противоположном конце. Не знаю, заметила ли ее Лора. Вероятно, но я ее лица не увидела, поскольку она сразу отвернулась к оркестру.
Было очень шумно, весело и тесно. Ноэль раскраснелся и совсем забыл, что у него прострел в пояснице и где-то там еще. Фокстрот раскачивался от одной стены к другой, пока обе они не лопнули, как нитка бус на шее Марго, и не выплеснули всех наружу, где уже выкладывался мелким бисером полночный бархат.
- Mon petit chou...* - почему-то произнесла я. - Почему же, почему так весело, так грустно?
- Ты что-то сказала? - спросила Лора.
- Нет, ничего, дорогая. Стихи...
* Моя капустка (франц.)
Компиляция
"Весна в Фиальте". "Счастливая", "Несчастная", "Непокоренная". Зацветает "Узорный покров", мучит "Сонная одурь" и "Бледное пламя" "Мечты". Обычный "Набор".
"Миг" всё "Сущая правда" - "Святая простота"! - и тут же всё "Дым", всё "Финтифлюшки" и "Канитель". Разве один "Необыкновенный" "Дар", "Темный цветок" в "Ненастье"... "Говорить или молчать"? Молчит "Милый лжец". Заброшен "Контрабас и флейта", пылятся "Король, дама, валет", "Знаки и символы" "Судьбы"...
"Довольно" и нам, "Барбарелла", "Летающих островов", "У нас это невозможно". "Конец главы".
(Составлено из названий рассказов и романов различных авторов).
Писаная
- Ну-ка, что там?.. - В зеркале отразилось бледное, еще со сна лицо. - Фу, леший после спячки!
Круглое настольное отражение было по утрам даже как-то туманно, пока погода и Зиночка не решали, какими им сегодня быть. А зависело это от многого и в первую очередь от того, какою ногою попадала вышеупомянутая мамзель в домашнюю туфлю с цветочками, вставая первый раз с постели, а, может, потом и второй.
Зиночка открыла массивную шкатулку и погрузилась в чистую радость творчества. Начинала она, как все художники, несмотря на вложенные в них пятилетние усилия, с какой-нибудь несущественной детали и шлифовала и терла ее до блеска совершенства, пока остальные черты будущей картины еще только намечались. Сегодня это была левая бровь. Бровь приятно удивилась, снова встала на место и заходила под взмахами щеточки и карандаша.
- И тебя, - переметнулась через пять минут рука к ее правой резвой кузине.
Глаза истосковались по весне и захотели чего-то веселого, свежего, травяного, коего было в избытке от изумрудной зелени до темного малахита. Кисточка трудилась с чувством, и вышло радостно, как в майский царскосельский день. Зиночка подумала и поставила еще одну темную капочку - первая мушка на свежераспустившемся петушке.
Щечки пощипали, похлопали и тронули розовой дымкой хрустящего безе. Носик осушили платком и прочли напутствие о любопытной Варваре.
- Кстати, у Варвары Семеновны не забыть взять рецепт.
Осталось дорисовать только рот и можно умываться и завтракать.
- Розовый был, сливовый съелся, красный... На-до-ел. Будет фруктовая смесь с шоколадом.
Еще десять минут и еще пару на каемочку вокруг десерта. У вас не уродилось, а у нас клубничный бенефис! Милый друг!
- Этих рук никому не согреть,
эти губы сказали: "Довольно". Вот и довольно. Зинзин-Мэрилин!
Садовница сложила палитру и кисти, стряхнула напряжение и стала самой собой - писаной красавицей.
Давеча
- Я давеча был на кухне и там... - говорил Вениамин Сергеевич, бочком проходя в комнату и уютно пристраиваясь к нарядно-белому столу, вокруг которого хлопотала жена в муслиновой блузке с розой калачиком.
- Каждый раз дивлюсь, Венечек: и где ты такие слова находишь? И ведь запомнить еще надо. Давеча... - перебила она его, расставляя шашечки солонок.
- Так у Даля. Вот книгу человек написал! Всем книгам книга! Читать не перечитать. Так вот, давеча я был на кухне, зашел глянуть, как там лимонное деревце растет...- повторил он, прицеливаясь на жирно блестящий грибочек.
- Ничего не трогать. Вчера, что ли?
- Почему вчера? Вчера я был занят. Бумаги и все такое, - ответил он рассеянно, вдыхая солоноватый аромат. - Давеча. И там...
- Не сиди так близко, ты мне мешаешь.
- Не буду, - он отодвинулся со стулом к окну и продолжил наблюдать за передвижениями розы над хрустальным частоколом.
- Значит, это было позавчера?
- На кухне? Вовсе нет.
- Еще раньше?
- С чего ты решила? - Он задумался. - Веча, да-веча...
- Вечером, что ли?
- А-а! Тебе тоже это "вече" напомнило вечер и вечерю? - воскликнул он радостно, обретая в лице жены единомышленницу. - Но, увы и ах, с вечером оно не имеет ничего общего! Я уже об этом думал.
- Ну, значит, утром, - назвала она последнее, что оставалось.
- Отнюдь!
Жена его на секунду остановилась, недоуменно глядя в тарелку.
- Ты можешь говорить по-человечески? Отнюдь да или отнюдь нет?
- Ну, не сердись, моя козочка. Русский язык так прекрасен, так непомерно богат! Я чувствую себя счастливейшим из людей, когда окунаюсь в самые его глубины! И ты подумай, нет слова, которое означало бы только что-то одно, узкое. Можно и так его применить, и эдак. Вот, скажем, лежит у тебя обычный черпачок для крюшона.
- Руками не трогать!
- Не буду, я для примера, описать. Как, ты думаешь, он называется?
- Некогда мне сейчас думать, - ответила жена, переходя к салфеткам.
- Очень хорошо. Я тебе сам скажу. Сейчас, том второй... - Он открыл застекленную дверцу шкафа, снял с верхней полки зеленый с золотом том и стал листать. - А пропо*, я не договорил. Я давеча был на кухне...
- Тихо, - остановила она его, сосредоточенно втянув в себя воздух, к которому стал примешиваться легкий посторонний запах, вроде как когда осенью, в самую позднюю и тихую ее пору, жгут опавшую листву, и вдруг подхватилась и понеслась из комнаты вон.
- ...И там пирог, кажется, уже готов, - наконец договорил он вслед удаляющейся фигуре и, склонившись над страницей, заулыбался новому диковинному слову с хвостиком зернистых объяснений.
* От франц. Ю propos - кстати.
Сатир
Дашенька сидела в округлой темноте ложи бельэтажа, облокотившись локотком о бархатные перила. Пряно пахло духами и старым деревом. На портале и за ним причудливо ложились тени и то соприкасались длинными, узкими головами, то сплетались друг с другом пальцами, что уже нельзя было разнять. Огромная люстра в центре плафона безжизненно плавала в его затененной синеве, лишенная своего подводного свечения.
Ей вдруг показалось, что кто-то на нее смотрит. С минуту она сидела не шевелясь, продолжая следить за действием на сцене, потом осторожно обернулась. Прямо рядом с ней, в соседней ложе, сидел тонкокостный, светловолосый, как скандинавы, человек и с интересом на нее смотрел. Дашенька тотчас отвернулась и принялась внимательно вслушиваться в слова итальянской арии, но было все равно непонятно и очень хотелось знать, наблюдают ли за ней и дальше. Через какое-то время она снова оглянулась и поймала устремленный на нее все так же взгляд.