– Ладно, ладно! Никакой мятеж мы не готовили. Нам от этого кретина нужна была форма и документы, и чтоб он Крискерса посадил! – начал говорить устрашенный эмиссар. – Мы работаем на Гильермо Рихо, это он всё придумал!
– А это кто…
– Мерзавцы! – взревел доселе молчавший арквинтадор. – Скоты! Так вы всё это затеяли в интересах наркоторговца! Конечно! Крискерс ваш главный конкурент в центре, и вы моими руками… А форма вам зачем? Подонки!
Капитан-лейтенант с воплем дернулся, желая ударить саморазоблачившегося бандита, но Альферес удержал его.
– А генерал, которого вы мне показывали? Ряженый! А принцесса? Какая-нибудь шлюха, похожая лицом на… О, какой я осёл!
– Конечно, осёл… – пробурчал эмиссар. – Думаешь, чего мы тебя окучивали? Босс верно понял, что вашей братве мозги можно легко запудрить…
Как и подозревали агенты, никакого заговора не было: просто один не в меру хитрый наркоторговец решил натравить арквинтадоров на другого. А обманутый Ратинерес, чуть не плача, бранился и в бессильной ярости буравил взглядом бандитов.
Альферес подозвал стоявших поодаль полицейских, приказав им увести лжемонархистов и пребывавшего в отчаянии арквинтадора.
– Чудак-человек. Ни за что пропал… – тихо сказал агентам Бонифацио, указывая на капитан-лейтенанта.
– Чудак? Да он предатель! – отрезал спецназовец. – Он же присягал Республике! Пусть его по полной закатают!
– Быстро ты осуждаешь, сын мой! Измена – тяжкий грех, а убийство? Смотри же, чтобы и тебя однажды не осудили так поспешно!
– На мне нет греха измены. А ты сам монах, но носишь клинок в посохе, нарушая закон! Так тебе ли поучать меня? – огрызнулся Альферес. – Ладно, черт с этим болваном-арквинтором или как его там. Пусть местные с ним разбираются. Нам здесь делать больше нечего.
На следующий день, сдав дело местному АГБ, взяв показания у Бонифацио и заполнив необходимые бумаги, агенты прощались с монахом на пороге управления АГБ. Светило яркое солнце, предвещая скорое наступление весны: оно отражалось в окнах, в проезжавших машинах и в баллистических очках сторожившего вход автоматчика войск АГБ.
– Хорошая сегодня погодка, а? – Бонифацио с наслаждением подставил морщинистое лицо солнцу.
– Ты так и не сказал, где так научился драться… – вернулся Альферес к занимавшему его вопросу. – Мои бойцы – и то так не смогут.
– Знаешь, я не всегда был монахом, сын мой… Когда-то я шёл путем воина – я носил черный мундир frontereros, конных пограничников, стоявших на северной границе. В двадцать пять лет от роду я дрался в великой битве при Лос-Драбантос[2] в Войне второй коалиции. Тогда шестьсот фронтерерос сдерживали четыре тысячи прорывавшихся из окружения чиппахов. Мы отбили три атаки, у нас кончились патроны – мы отбивались палашами, ножами, касками… Тот день пережили лишь восемнадцать, и я был в их числе. Так что, сын мой, о войне я знаю поболее твоего.
– В армии не учат так драться…
– Сын мой, мне пора возвращаться в монастырь, – проигнорировал Альфереса Бонифацио, – да и вас ждут в Эзрамасе.
– Последний вопрос: почему в отделе говорили, что ты умеешь предсказывать будущее? – Виктория взглянула в глаза монаху.
– То басни, дочь моя. Грядущее закрыто от глаз смертных, но я могу сделать предположение: учитывая то, что тебя чуть не зарубили морским абордажным тесаком, думаю, что это знак – участие в морском сражении принесёт тебе гибель.
– Ну, тогда бояться нечего – у СДР ведь нет выхода к морю! – засмеялась Виктория.
– А тебя, сын мой, прошу: приглядывай за этими девочками. И чтоб они в какую беду не попали, а пуще того – между собой не передрались.
Альферес лишь молча кивнул в ответ. Ирэн улыбнулась монаху:
– Ну, а мне какое-нибудь напутствие будет?
– А тебе, дочь моя, советую быть очень осторожной. Хоть я тебя и отговаривал, но ты избрала себе этот путь, опасный путь…
– У меня есть Эльдар и Генри, – Ирэн подмигнула спецназовцу.
– Альферес, как показал вчерашний день, не всегда поспевает за тобой, а Эльдар, – Бонифацио наклонился к самому её уху, – его бойся больше всего, ибо люди для него – карты в игре, а жизнь – разменная монета. Recuerda![3]
И монах, на прощание поклонившись всем, бодро зашагал по улице, стуча по мостовой концом своего посоха.