-------------------------------------------------
[1] Человек говорящий. Человек равнодушный.
Сирень
Атавизм[1]
– Папа! Папочка! Угадай, кто? – Пухлые ладошки с растопыренными пальцами накрывают мои глаза.
– Хм… Кто же это может быть? – Делаю драматичную паузу, – может, это зайка серенький?
– Неее, – растягивает любимый голосок и хихикает.
– Тогда… Неужели это, – продолжаю басом, – злая колдунья?
– Ну, папа, нет же! – я даже слышу, как у неё надуваются щёчки.
– Аааа…. Это же моя маленькая принцесса! – быстро разворачиваюсь, хватаю, сваливаю на диван и начинаю щекотать.
– Пере, – голосок срывается на хохот, – стань!
Слушаюсь своего маленького командира в ситцевом платье и поднимаю малышку на руки.
– Пойдём посмотрим, как там мама.
Получаю поцелуй в щёку. Наверное, это награда за тяжёлый труд. Ещё бы, шестнадцать килограмм чистого счастья.
«На кухне уже зазывают к столу ароматы свежей выпечки» – хотел бы я сказать, но в ноздри врывается запах гари. Из открытой духовки валит дым, а хрупкая фигурка у окна выгоняет воздух прихватками в распахнутое окно, силясь быстрее избавиться от улик. Жена вздрагивает и оборачивается на звук приближающихся шагов.
– Опять не вышло, – смотрит на меня, виновато отводя глаза.
Сколько раз говорил, что готовить буду я. Нет же. Упрямая. Любимая и упрямая.
– Омлет?
– Угу. Я у тебя такая неумёха.
Нет-нет-нет. Вижу, как губы начинают дрожать, а по щеке катится сиротливая слеза.
– Эй, – смахиваю пальцем слезу, – ты – моя неумёха, посидишь? – Перевожу взгляд на дочь, которая уже успела зачесать мои волосы в ирокез.
– Тебе идёт, – одаряет меня тёплой улыбкой и перехватывает малышку.
Мои девочки оставляют меня один на один с плитой. Дымовую завесу разлиновывают солнечные лучи, выгоняя её с тёплым весенним воздухом наружу. Потихонечку воздух рассеивается, и в кухню врывается аромат цветущей сирени.
Я никогда не любил готовить. Мне всегда казалось, что однообразие ставит крест на жизни, и в этой рутине теряешь себя. То ли дело моя былая жизнь: будоражащие приключения будто держали ледяную сталь опасности где-то у горла. Одно неловкое движение и… омлет на полу. Опасность всегда манила меня, тянула, притягивала, но клешни никогда не захлопывались. Я висел на волоске, но всегда выходил победителем. Вот и сейчас: еда почти касается пола, сердце пропускает удар, но я подлетаю и подхватываю омлет сковородой. Бинго!
– Завтрак! – зову своих девочек.
– Задёрни гардины, – просит жена, жмурясь от солнца.
– Просто сядь спиной, – отодвигаю стул, как истинный джентльмен, – что может быть прекраснее солнца?
– Солнечный зайчик! – Дочь задрала голову к потолку, наблюдая за танцующим бликом, – я поймала его, поймала!
Вот и позавтракали. Теперь ложка будет использоваться только для создания разноцветных бликов.
«С горем пополам» – уже стало нашим семейным девизом, во всяком случае, что касается еды. С горем позавтракали, с горем пообедали, с горем поужинали. Но второй половиной выступали: разливистый детский смех и обворожительная улыбка любимой женщины, что всегда пахла весной –цветами с терпкой ноткой миндаля.
Перед сном кнопка меня не отпускает, приманивает к себе, заставляет улечься рядом. Собственно, я не сопротивляюсь этой семейной традиции. Ложусь на кровать, на которой, даже свернувшись, не помещаются ноги, и начинаю придумывать старую-новую сказку с неизменным сюжетом, где папа спасает свою принцессу от очередного чудовища. Сегодня это – гигантский акромантул. До последних слов она не сомкнёт глазки. Упрямица, как мать.
– И жили они долго и счастливо! – Целую в лобик и натягиваю одеяльце.
Маленькие ручки тянутся ко мне, сжимают перед сном крепко-крепко, а голосок шепчет на ушко:
– Папуля, ты – мой герой.
Не хочу прерывать объятия, но надо. Подрастающему организму необходим сон, а завтра – новый день и новый круговорот рутины, преисполненный простой человеческой радости.
Целую снова, ослабляю хватку, поднимаюсь и гашу свет.
Ненавижу ночи. Тёмное покрывало затягивает голубую безмятежность, обманывая свечением далёких звёзд. Ночью все одиноки. Морфей отрывает близких друг от друга, вырисовывая каждому свой сюжет.