Они очень глупы. С ними можно вести дела, в этом они не имеют ровно никакого понятия, и без нас погибли бы, но с ними нельзя говорить о религии, в которой они ничего не смыслят. Их книги написаны людьми — у нас же они написаны Богом.
— И у нас также они написаны людьми, — гордо возразил сын и умолк.
— Иоэль, это очень неостроумный ответ с твоей стороны. Какие пишут у нас люди?.. Пишут люди, знающие закон. Они не пишут нового, но комментируют то, что Бог продиктовал Моисею... А этот твой глупый „пуриц“...
Руки Иоэля задрожали.
— Нет, он не глупый... Он не верит в такую чушь, что песнь Соломона написана для церкви. И... также не верит во многие другие пустяки...
Здесь голос его окреп. Лицо покрылось ярким румянцем... Молодая грудь глубоко дышала... Умные глаза зажглись воодушевлением... Забылся... Мимолетно ему показалось, что он потоком фраз увлечет отца...
— Татэ!.. он мне говорить умные речи... он говорит мне очень умные речи... он мне говорит очень полезные речи... Он говорит мне чудные речи, которых никто не произносил среди нас!..
Лицо старика потемнело. Он привстал с кресла и в полу-удивлении, полу-раздражении дрожащими руками схватился за ермолку.
— Как? так никто из нас не произносил?!.. Этот глупый пуриц тебя совсем свел с ума... Когда последний раз я громко читал для тебя историю Ионы, то ты уже больше не восхищался ею; однако же прежде, когда ты был небольшим, я всегда читал тебе ее, не могу точно определить 17 или 70, но сколько бы я ее ни читал, тебе она всегда одинаково нравилась и ты каждый раз просил меня повторить ее...
— Отец, я уже больше не верю в это! Я не верю в чудо!..
Уста старика раскрылись широко. Он задыхался. Словно сраженный громом упал в кресло. Его побелевшие губы зашептали:
— Апикойрес!.. Отступник!.. Итак, по твоему Иона не был проглочен китом?..
— Был! Но только не жил в желудке... Это невозможно!..
— По твоему Бог не сделал этого?.. Адонай этого не мог сделать?!..
Рука старика приподнялась вверх и опустилась. Казалось, что он сейчас ударит по лицу сына. Но в очах сына таилась такая глубокая печаль и во всей фигуре было столько гордости, что рука отца бессильно упала на кресло. Отерев красным платком пот с чела и овладев волнением, старик полу-насмешливо, полу-ласково, словно желая разумным доводом сломить убеждение сына, — спросил его;
— Скажи же мне, какие чудные речи рассказывает тебе твой мудрый „пуриц“?..
Глаза Иоэля опять засверкали восхищением...
— Он мне рассказывал, — говорил Иоэль, с трудом переводя дыхание, — что в капле воды... слышишь, татэ?.. в капле воды с булавочную головку... живут сто, а быть может и тысячи мелких существ... Несмотря на то, что эта капля кажется совершенно чистой, все же в ней живут эти мелкие существа... двигаются и поедают друг друга... Он мне говорил о таком стекле... микроско...
— Иоэль! Иоэль!.. — ужаснулся отец и встал с кресла, заломив руки...
— Что этот гой сделал с твоей мудрой еврейской головой!.. Ты уже больше не веришь, что Иона жил в огромном ките, но веришь, что тысячи существ живут в малой капле воды!.. Отойди! Отойди! Ты мышугене! сумасшедший!..
Иоэль тихо вышел из комнаты. Чрез двери врывались к нему рыдания молившагося отца. Иоэль холодно сжал искривленныя болью уста.