Ронан просто держал ее, пока она оценивала его, давая ей время.
Но прежде чем она смогла решить, нравится он ей или нет, она заметила меня, прижалась к его груди и протянула руки.
— Мама.
Ронан двинулся в направлении рук Рен, сокращая расстояние между нами.
— Прости. Я пытался.
— Она просто тебя не знает, — сказала я. Я тоже, но все равно позволила ему поцеловать меня.
Это был всего лишь поцелуй. Но даже спустя несколько часов я все еще была так… взволнована.
В голове у меня был туман, и я не была уверена, в какую сторону идти — на север или на юг, налево или направо.
— Это молоко для Рен? Или для меня? — спросил он, все еще держа ее на руках, потому что мои были заняты.
Верно. В моих руках был кувшин.
— О, эм. Это для Рен. Ты тоже хочешь молока?
— Я люблю молоко.
— Хорошо. — Я развернулась и направилась на кухню, спеша взять два стакана и поильник.
— Мама, — сказала Рен, приказывая Ронану следовать за мной.
— Хорошо, Светлячок. Мы идем на кухню.
Светлячок. Мое сердце бешено заколотилось.
Без сомнения, это было самое милое прозвище для ребенка, которое я когда-либо слышала в своей жизни. От того, что он дал его моей дочери, у меня защемило в груди. Хорошее это было прозвище или плохое, я не была уверена.
— Милое местечко. — Ботинки Ронана стучали по моему деревянному полу. — Планировка полностью отличается от моей.
— Все дома в этом тупике имеют разную планировку. — У меня дрожали руки, когда я наливала молоко Рен. Я возилась с крышкой на ее бутылочке, один раз уронила ее и неправильно завинтила. Мне потребовалось две попытки, прежде чем я, наконец, смогла это сделать.
Почему я так нервничала? Это был самый обычный ужин. Я должна быть благодарна и расслабляться, что мне не пришлось готовить. Но дрожь не проходила.
Ронан и Рен подошли и встали рядом с островом.
Моя дочь все еще смотрела на него, пытаясь понять Ронана Тэтчера.
Как и я, малышка.
— У меня дома беспорядок, — сказала я, наливая нам с Ронаном по стакану молока.
— И?
— Обычно по пятницам у меня никого не бывает, потому что к этому моменту беспорядок только нарастает. В субботу утром все возвращается на свои места.
— Мне все равно, Ларк, если у тебя дома беспорядок по пятницам. Или понедельникам. Или средам. С другой стороны, по вторникам у тебя порядок…
Улыбка прогнала часть нервозности, когда я ставила молоко обратно в холодильник.
— Моя мама всегда наводила у нас порядок по вторникам, — сказал он. — Она называла это «Чистым вторником». На втором курсе колледжа я пригласил ее во вторник к себе домой. Я жил со своим приятелем, который был неряхой. Я знал, что это сведет маму с ума, но не смог удержаться.
Я хихикнула.
— Это ужасно.
— Мама — дикарка. Она приказала нам обоим заняться уборкой, иначе она не станет делать ужин. В тот вечер я получил ужин. Мой сосед… нет.
— Хорошо для нее.
— Где тарелки и вилки? — спросил он.
— Я принесу их, если ты хочешь пройти в столовую.
Он кивнул и понес Рен из кухни, как будто носил ее туда сотни раз.
Вау, это было странно. Это было свидание? Хотела ли я, чтобы это было свидание?
Ронан двигался со скоростью света, и мой разум мчался, чтобы догнать его. Часть меня все еще оставалась в его кабинете, утопая в поцелуе.
Сосредоточься, Ларк. Я покачала головой, затем отнесла стаканы в столовую.
Он посадил Рен на ее стульчик для кормления, и пытался разобраться с застежкой.
— Тебе не нужно пристегивать ее. С ней все будет в порядке. — Я поставила перед ней молоко и наклонилась, чтобы поцеловать ее в волосы, когда она схватила стаканчик и поднесла его ко рту.
Я обменяла наши стаканы с молоком на остальной хлам на столе, отнесла его в прачечную, где бросила на пол, чтобы разобраться с ним позже. Затем я взяла тарелки, столовые приборы и салфетки и вернулась. Ронан сидел за столом и открывал три упаковки с едой на вынос из «Уайт Оук».
Запах бекона и картофеля ударил мне в нос.
Блинчики. Мне нравились блинчики в «Уайт Оук». И он заказал картофельный салат, а не картошку фри, потому что, как бы быстро вы не привозили еду домой в контейнерах на вынос, картошка фри всегда оказывалась мягкой. Он даже принес любимый сэндвич с сыром Рен, приготовленный на гриле.
— Сии, сии, — сказала Рен, указывая на свою еду.
— Что значит «сии сии»? — спросил Ронан.
Я взяла пакетик с яблочным пюре, лежавший рядом с ее сэндвичем, и сняла крышку.
— А-а. — Он кивнул, наблюдая, как Рен практически вдыхает содержимое пакетика.
Ресницы Рен были влажными. До того, как появился Ронан, она плакала, пока я укладывала ее переодеваться.
Я провела большим пальцем по ее нежной щеке, затем взяла ее горячий сэндвич с сыром и разломала его на мелкие кусочки на подносе.
— У нее был долгий день в детском саду, и она не поспала.
— Я тоже не поспал, — сказал он ей, надув губы.
Рен уставилась на него, посасывая яблочное пюре.
Ронан высунул язык, быстро, как ящерица, пробующая воздух на вкус.
Рен и глазом не моргнула.
— Ты совсем как твоя мать, не так ли? — Он покачал головой, откусывая кусочек от своего пирога.
Она наблюдала за ним, пока он жевал, и ее прекрасные глаза ничего не упускали из виду.
Он посмотрел на нее, затем отвернулся. Снова посмотрел на нее и быстро отвернулся, пытаясь вызвать у нее смех.
Ничего.
Моя дочь была скупа на ласку. Мне всегда это в ней нравилось, вероятно, потому, что мне она дарила ее свободно. Но видеть, как она игнорирует Ронана, было бесценно.
Я улыбнулась, принимаясь за еду.
Может, Рен и не хихикала, но, когда она сменила яблочное пюре на сэндвич с сыром, грусть в ее глазах начала исчезать. Она была так счастлива, как никогда с тех пор, как я забрала ее из детского сада.
— У нее твои глаза. — Ронан скорчил ей смешную рожицу, надув щеки. Она откусила еще кусочек. — И, очевидно, тоже не находит меня забавным.
О, я думала, что он забавный. И притягательный. И ошеломляющий.
Он снова изобразил язык ящерицы.
Если бы Рен могла закатить глаза, она бы устроила ему взбучку.
— По-прежнему ничего, — промурлыкал он, воспользовавшись моментом. Затем он повернулся на стуле, обратив на нее все свое внимание, улыбнулся и подмигнул ей.
В обороне Рен появилась крошечная трещинка. Сначала ее улыбка была слабой, затем становилась все шире и шире, пока она не продемонстрировала ему не только жареный сыр во рту, но и свои зубы.
Улыбка Ронана, искренняя и победоносная, стала шире.
Мои яичники взорвались.
Я так, так облажалась.
— Ты знаешь, как бить кулаком? — Он протянул кулак Рен.
Она сжала свою ручку в пухлый кулачок и ударила им по его.
— Мило. — Он усмехнулся, когда она покраснела и опустила подбородок, словно стесняясь. — Я знал, что завоюю твое расположение.
Он был одним из немногих, и это не заняло много времени. Я не была уверена, что с этим делать, поэтому не стала пытаться. Мы были просто соседями, знакомящимися друг с другом. И если Рен когда-нибудь в чем-нибудь будет нуждаться, было приятно осознавать, что она не будет боятся человека, живущего по соседству.
— Скажи мне кое-что, — попросил Ронан.
— Что?
Он пожал плечами.
— Что-нибудь, чего не знает Гертруда.
— Как много она рассказала тебе обо мне?
— Немного. — Он мягко улыбнулся мне. — Я спросил о тебе только потому, что мне было интересно. Я увидел тебя на тротуаре, и мне просто необходимо было с тобой поговорить. Потом ты набросилась на меня, и я был, ну… сбит с толку. Такое случается нечасто.
— Возможно, это хорошо для тебя.
— Возможно. — Ронан кивнул. — Как бы то ни было, я не хотел тебя расстраивать.
— Знаю. — Я вздохнула. — Я погорячилась. Честно говоря, я бы, наверное, тоже поспрашивала о тебе. Я просто очень устала от того, что люди говорят обо мне.