— Госпожа. — Почтительно сказал Гаус. — Может, не будем рвать отношения между нашими народами. Вы победили тирана, что правил нами и теперь мы молим вас о мире. Давайте заключим мир и не будем вредить друг другу, ибо если изведём друг друга в войнах, то нарушим завет ракариев. Нельзя допустить подобного.
— А какой мне прок от мира с вами? — Спросила Аса.
— Не знаю. — Честно ответил Гаус. — Но может, найдётся точка соприкосновения между нашими народами, которая будет полезна и вам и нам.
Матка задумалась. Да. Разорять природу плоского мира нельзя. И уж тем более нельзя истребить переселённый народ. Ток что же делать?
— Хорошо. Но мир я могу вам предложить только на своих условиях. Тем более, что вы слабы и полакомиться анунаками я смогу в любой момент. Поэтому слушайте мой приказ. — Сказала Аса. — Я победила вашего правителя, и теперь вы мои подданные. Только вот рабы мне не нужны их и так у меня полно. Будете платить мне дань. Дань в виде трудовой повинности.
Сказав это, Аса повернулась к Завису.
— Как тебя звать первый пленник?
— Завис, моя королева. — Ответил с болью в голосе Завис.
— Поручаю тебе следить за исполнением трудовой повинности по освещению моего дворца и города. — Приказала Аса. — Все тёмные коридоры должны быть освещены и днём и ночью. Сам установи порядок дежурства и прочее. Какмэто тебе удастся мне всё равно. Просто запомни, я теперь знаю о вашем существовании, и если не будете подчиняться — мира не будет.
— Слушаюсь. — Сквозь боль, произнёс Завис.
— Можете забрать его. — Указав на Зависа, сказала Аса. — Отнесите в свой дом, излечите и приступайте к работе, чем быстрее, тем лучше.
— А что будет с нашим повелителем? — Спросил Гаус. — Вы его тоже вернёте нам?
— О нём забудьте. Отныне он мой личный питомец. Теперь он для всех умер, ибо никогда не покинет мой дворец. — С этими словами Аса, дёрнула тонкую веревку, сплетённую из паутинок, и поволокла за собой во дворец, сидящего на ней Балиса.
— Что же теперь будет? — Возвращаясь в строящийся Ирий по вырубленной дороге, спросил Гаус.
— Не знаю. — Прошептал Завис. — Но я благодарен тебе Елик, за то, что пнул Балиса. Этот урод уже достал всех со своей жаждой власти.
Елик что-то хотел ответить на это, как вдруг их внимание привлёк тоненький голосок, доносящийся из молодого леса.
— Ух. Чуть в поросль не врезались. Если бы не голос, то разбились бы. — Облегчённо сказал Завис.
— Помогите! Спасите! — Вновь послышался тоненький голосок.
— Кто это? Кто нас от столкновения предостерёг? — Спросил Гаус.
— Это мы, прошлогодние сеянцы. — Раздался тоненький голосок и анунаки увидели молодые ростки. Их на помощь звали осина, берёзка и ясень.
— Чем вам помочь? — Удивился Гаус, подлетев ближе.
— Заберите нас с собой. — Попросила берёзка.
— Пересадите нас в безопасное место. — Попросила осина.
— А мы вас отблагодарим, расскажем то, чего вы не знаете о мурайях. — Предложил ясень.
— Но зачем вас спасать? Тут для вас замечательное место для произрастания. Света много, тепло и почва полна минеральных веществ.
— Всё это так. Но мы растём на пути мурайской дороги. Они съедят нас, не задумаются, как и остальных, кто рос на пути их дороги. — Пояснил ясень.
— Куда вас пересадить? — Спросил Гаус.
— Заберите нас в свой дом. Анунаки славные садоводы. Произрастая в ваших краях, мы будем счастливы. — Попросила берёзка.
— На этой планете мы живём на вершинах снежных гор. Там климат куда суровее чем здесь на предгорье. Тракам там будет тяжело жить. — Пояснил Гаус.
— Мы согласны, на всё согласны. Только заберите нас отсюда. — Взмолилась осина.
— Ну, хорошо, хорошо. — Сжалился Гаус и позволил медлительным росткам траков взобраться себе на спину.
По дороге в Ирий, анунаки узнали от маленьких траков о том, что мурайи не выносят холода и снега. В зимние месяцы, эти разумные насекомые впадают в спячку, заполнив до отказа свои дома припасами. Поэтому жизнь на снежных склонах куда безопаснее, чем в предгорье.
Вскоре анунаки вернулись на свою вершину и помогли маленьким тракам обосноваться на новом месте.
— А где Балис? — Спросила Авика, обрабатывая повреждённую спину Зависа.
Вид анунака получившего столь страшные увечья, вызывал у Авики жалость.