— Не трожь! Гнезда нашего не трожь. Советская власть нам волюшку дала, и не трожь.
— Но ведь она вас и на работу зовет. Кто же завод-то будет строить?
Старик опустил руки, посмотрел куда-то в сторону и опять весь взъерошился.
— Это так… Но… волюшка.
— Неразумно думаешь. Вот скоро сыновей призовут врага бить. Чем врага бить будут? Волюшкой?
Коронов встрепенулся.
— А призовут?
— Нет, так и будут они за самоваром сидеть.
— Дай подумаю… Соглашусь — всех приведу.
«Обязательно приведет, — уверенно подумал Николай Кораблев, шагая по улице. — И какой интересный народ. Вот бы тебе, Танюша, посмотреть».
Расставаясь с Татьяной там, в Кичкасе, он ей сказал:
— Я думаю, мы скоро увидимся. Какой это Чиркуль? Я не знаю. Во всяком случае, это Урал… И тебе там будет неплохо. Я подыщу квартиру с верандой, чтобы тебе возможно было работать, и кого-нибудь пришлю за тобой.
— Нет. Не присылай, не одолжайся, сами доедем, — и, погрустнев, оглядываясь, боясь, как бы ее не услышала мать, Татьяна спросила: — Коля, а они сюда не доберутся, немцы?
— Ну что ты? Там, на границе, их и пристукнут.
В то утро двадцать второго июня Николай Кораблев пиал только одно: что гитлеровцы вероломно напали на его родину, а то, что в то же утро русской армии на западной границе был нанесен жесточайший удар, он этого еще не знал и никак не предполагал, что враг хлынет в Запорожье, займет Кичкас, перейдет Днепр. Этого Николай Кораблев не ожидал, поэтому и не спешил с вызовом Татьяны на Урал. Он только недавно понял и поверил, что происходит нечто страшное, и тревога овладела им, тревога за людей, оставшихся в тылу, за потерянные города, землю, за Татьяну, за сына Виктора и Марию Петровну. Вот почему он на днях, несмотря на то, что квартира еще не была приготовлена, послал молнию: «Выезжайте немедленно», и никакого ответа от Татьяны не получил. И сейчас, идя от Коронова, рассматривая крепкие избы, крыши, покрытые зеленым мхом, прочерневшие ворота и далекие, синеющие уральские горы, он снова вспомнил о Татьяне, и сердце у него болезненно заныло.
— Что ж, будем ждать, — сказал он и, сев в машину, уехал на строительную плошадку.
Через несколько дней, ведя снох Любу и Варвару, в кабинет к Николаю Кораблеву вошел Евстигней Коронов. Низко поклонившись, смиренно сказал:
— Сынков проводил. В армию. Полетели соколики мои. Ну и что ж? Оттуда ведь спросить могут — а ты, отец, там двор только стережешь? Могут так спросить? Могут. Ну и предоставляй нам пост, умный человек.
Николай Кораблев внимательно посмотрел на Коронова, щупая его глазами, думая:
«А какой же пост ему предоставить? Сторож? Хорош будет». — И неожиданно сказал:
— Становитесь-ка, Евстигней Ильич, во главе лесорубов. Нам ведь очень много лесу понадобится. И снох своих прихватите туда в качестве стряпух.
Коронов тряхнул кудрявой головой.
— Это как — во главе?
Николай Кораблев встал из-за стола и, боясь, что Коронов откажется от предложения, настойчиво и почти сурово произнес:
— Вы ведь… вас ведь очень почитают в улице… старатели. Без них ни вы, ни мы ничего не сделаем. Соберите-ка их и втяните в это дело.
Коронов чуть подождал и низко поклонился.
— Кланяюсь за доверие большое, Николай Степанович. И вы благодарите, — обратился он к снохам.
Люба поклонилась, а Варвара гордо повела своей красивой головой, но на пороге ее в плечо толкнул Коронов, и она, повернувшись, хмуро произнесла:
— Что ж. И мы тож.
— Что «тож»? Ты, гордыня! — прикрикнул он на нее.
Тогда Варвара, играя глазами, стянула с головы косынку так, чтобы были видны ее розовые, в сережках, уши, и пропела, обращаясь к Николаю Кораблеву:
— Батюшка все учит меня деликатности, а какая она, не знаю. Ну и вот, — она вся вспыхнула, маня к себе женской призывной улыбкой, дразня старика, делая ему это назло.
— Вот черти какие они у меня, — скрывая раздражение, старик засмеялся.
А Варвара вдруг тихонько охнула, повернулась было к двери и снова посмотрела на Николая Кораблева. И, уже не в силах оторвать от него глаз, сказала серьезно и просто:
— Благодарю.
Это все заметили. Люба больно ущипнула Варвару, шепнув:
— Ох, псовка!
Коронов растерялся, пробормотал:
— Идти, что ль, нам аль тут подождать? Ну, в самом деле идти.
С этого часа он дневал и ночевал на строительной площадке, то пропадая на лесозаготовках, то руководя разгрузкой бревен на станции… и копошился заботливо, кропотливо, как воробей около гнезда, вовлекая в это дело и земляков своих, звонко покрикивая: