— То есть как это?
— Идите сюда, — Николай Кораблев в порыве даже бесцеремонно дернул Ивана Ивановича за рукав и сам первый шагнул в дверь за стеклянную перегородку.
Тут все было чисто: брусчатые натертые полы, свежий, насыщенный запахами гор воздух, аккуратно расставленные колонки за светлым стеклом, и все это было залито голубоватым электрическим светом.
Где-то в старом цеху, в дыму и копоти, промелькнул инженер Лалыкин, такой же чумазый, как и все рабочие. Николай Кораблев через полуоткрытую дверь позвал его. Но тот виновато махнул рукой и скрылся.
— Даже не входит сюда в грязном костюме, — похвастался Николай Кораблев.
— Костюм-то легко поменять, а вот поменять дело — трудно… и невозможно. Невозможно. И я уверен, зря тратите время. — Иван Иванович недоверчиво подошел к одной колонке, у которой стояла девушка, и поцарапал колонку ногтем, что у него всегда являлось признаком большого недоверия. — Штучки, Николай Степанович. И вам этими штучками грех заниматься, а теперь — особенно.
Девушка нажала кнопку. В колонке вспыхнул свет, хлынули потоки воды. Два кулачковых валика стали подниматься все выше и выше, раскаляясь пояском и тут же охлаждаясь потоком жидкости.
Иван Иванович посмотрел на часы, на девушку и снова остановил взгляд на кулачковых валиках. В эту минуту подошел уже переодетый в синий комбинезон инженер Лалыкин.
— Хорошо, Николай Степанович. Освоили не только коленчатый вал, но еще шестнадцать деталей, — мягко улыбаясь, прошептал он.
Николай Кораблев показал глазами на Ивана Ивановича.
— Не осрамитесь перед ним — строгий и знающий судья.
Лалыкин уверенно сказал:
— И строгий судья признает победу.
Иван Иванович покосился на него, затем снова глянул на часы, на колонку. Девушка запела было какую-то песенку, затем неожиданно смолкла. В колонке погас свет, поток жидкости оборвался. Девушка открыла дверку, вынула кулачковый валик. Он был уже прохладный и влажный. Подала его Ивану Ивановичу. Тот взял, почему-то понюхал и сказал:
— И это все? А не шутка? За шесть минут? И все?
— Все, — ответил Лалыкин.
— Ведите дальше, — все еще сомневаясь, потребовал Иван Иванович. — Да-да! — с расстановкой произнес он свое обычное «да-да» и опять ковырнул, наступая на Николая Кораблева. — Поди-ка, немедленно в производство сие хотите! И, конечно…
— Препятствуют, — перебил его Николай Кораблев.
— А кто?
— И в наркомате… и тот же Сосновский. Вот он, кстати.
Сосновский, войдя, как-то еще сильнее заскрипел ногой-протезом и, как никогда резко, сказал:
— Я не против этого, Николай Степанович, но против того, что вы все производство передали Альтману.
— Но ведь завод-то работает, — Николай Кораблев отмахнулся, прислушиваясь к раздражающему скрипу протеза, которым как бы намеренно переступал Сосновский.
— Работает? Но может случиться такое, что вы потом сотни раз будете раскаиваться. И вы принудите меня, я этот вопрос поставлю в наркомате.
— Не пугайте. Я ведь не из тех, кто боится критики. — Сказав это, Николай Кораблев отвернулся от Сосновского и, подхватив под руку Ивана Ивановича, повел его к колонке, где обрабатывалась шестеренка.
Так они, не имея сил оторвать Ивана Ивановича, пробыли в цеху несколько часов и только под утро, когда уже взыграло солнце, вышли на волю.
Они шли вдоль небольшого озера. Николай Кораблев все время украдкой посматривал на Ивана Ивановича, ожидая, что тот скажет о том, что видел в цеху по обработке металла током высокой частоты. Иван Иванович молчал. Затем вдруг прорвался, схватил за руку Николая Кораблева.
— Нет, знаете ли, это чудо! Поверьте мне… это стоит десятка заводов. — И так, держа за руку Николая Кораблева, он замолк, глядя на берег.
На берегу, усыпанном мелкой, серебристо-чеканной галькой, метрах в ста от них, стояла нагая женщина. Она стояла к ним спиной, и солнце, падая на ее белую шею, на плечи, на широкие бедра, особенно четко на фоне голубой воды выделяло всю ее красивую материнскую фигуру. Женщина, видимо, знала, что она красива, и намеренно не входила в воду, хотя и заметила позади себя мужчин. Она оглянулась на них еще и еще раз, и по улыбке они сразу узнали ее — это была Варвара Коронова.
«Озорует, — мелькнуло у Николая Кораблева. — Нарочно меня перехватила тут…»
Они повернулись, пошли в гору… и услышали всплеск воды, зовущий смех, и тут же Варвара запела сдавленным голосом: