Борн: «Почему вода влажная?»
Я: «Не знаю. Потому, что не сухая?»
Борн: «Если что-то сухое, значит, оно не важное?»
Я: «Важное или влажное?»
Борн: «Важное».
Я: «Важность, она в глазах смотрящего».
Борн: «Как это?»
Пытаюсь объяснить ему значение слова «важный».
Борн: «Важность преходяща, как сыпучий песок? Важничать – это пускать пыль в глаза?»
Я: «Ага, сухую пыль».
Борн: «Хочу пить. И есть. Я голоден-голоден-голоден».
Беседа прерывается поисками перекуса для Борна, что, в общем-то, не трудно. Больше всего ему нравится так называемая «нездоровая еда», она же – «съедобный мусор», хотя эти выражения давным-давно утратили свой изначальный смысл.
Может быть, мне так понравился Борн потому, что Вик был всегда ужасно серьезен? Борн еще очень долго не знал, что значит «серьезность».
Утром, когда Морд с его тяжестью сделался дурным сном, Вик вновь завел свою шарманку.
– Я постараюсь сделать все как можно осторожнее, – неубедительно настаивал он. – И верну его тебе в целости и сохранности.
– Нет.
– В принципе, можно было и не спрашивать, – он тяжело привалился к моей спине. – Ты и сама знаешь, что это надо сделать.
– Не надо.
– Рахиль, ты же понимаешь, что неправа! – Вик уже почти кричал.
Как и большинство мужчин, он, боясь чего-то, выплескивал свой гнев на что-то другое. Я промолчала.
– Отдай мне Борна, – не отставал Вик.
Я даже не шевельнулась.
– Ты обязана отдать его мне, нам нужно знать, что он такое. Он живет здесь, с нами, и ты защищаешь его как наседка цыпленка. А сама даже ничего о нем не знаешь.
– Нет.
– Он вполне мог повлиять на тебя с помощью биохимии. Возможно, ты думаешь уже не своей головой.
В ответ я лишь расхохоталась, хотя его слова могли оказаться правдой.
– Рахиль, ты не имеешь права, – произнес Вик, обиженно подчеркнув это самое «право».
– Лучше расскажи-ка мне о своей работе в Компании, – я уже устала от этого разговора, просто устала. – И не забудь и о своем жутком телескопчике.
Разумеется, о телескопе он ничего не сказал. Нечего ему было говорить, а мне и подавно. Мы оба понимали, что еще одно слово, и либо я уйду из его постели, либо он сам меня выпроводит.
Вик. Вик и Рахиль. Наш портрет: Вик и я – на противоположных краях картины, наполовину вне ее. Мы до странности настороженно относимся друг к другу. Несмотря на всю свою заботу, Вик, наверное, ожидал от меня большего чувства вины, что оправдало бы его собственную. Я же, вероятно, винила Вика в том, что он сделал меня зависимой от его сведений, от его жучков-паучков, за то, что отвыкла полагаться только на собственные ловушки и стала слабой.
Справедливо ли? Нет. Я сама была виновата: утаила от него секрет поважнее.
Борн мог разговаривать. Борн убил моих мучителей и куда-то подевал их тела. Борн – разумен. Борн сделал меня счастливой.
Чему я научила Борна, и чему Борн научил меня
Борн сделал меня счастливой, но ума счастье не прибавляет. Выздоравливая, я с трудом вспоминала, что ждет меня снаружи, как будто, несмотря на огромный опыт, должна была учиться всему заново.
В голову закрадывались разнообразные бредовые, опасные идеи, вроде как маленькие лисички и иные пустынные зверушки, поселившиеся в моем разуме. Они тявкали, бегали вокруг, поднимая пыль и останавливаясь только затем, чтобы взглянуть на меня издалека, приглашая побегать вместе. Я вообразила, что живу в настоящей квартире в одном из надежных приютов моего прошлого. И все будет хорошо, я просто подхватила грипп или ангину, долго болела, а теперь мне становится лучше… Что я буду делать, когда станет совсем хорошо? Вернусь в университет или на свою необременительную работу. Получу диплом и стану писательницей. Разрушенный город – это всего лишь плохой сон, и раскопки мусора – плохой сон, скоро я проснусь, видения смерти родителей, того, как я чуть не утонула, и всего, что случилось после, развеются как морок.
Чем сильнее Вик пытался меня оградить, тем больше подобных идей возникало в моей голове. Они очень слабо были связаны с воспоминаниями о перелете, попытках найти убежище и опасностях города.
Человеческий разум любыми способами пытается себя защитить, возводя крепостные стены, и некоторые из этих крепостей становятся ловушками.
Даже когда я начала потихоньку ходить по комнатам вместе с Борном. И когда отважилась выйти в коридор. Фантазия была столь эфемерной, что я старалась поскорее прошмыгнуть мимо призраков с того света, которые могли бы ее развенчать. Стула, застрявшего в стене. Проржавевшего канцелярского шкафа, используемого не для хранения документов, а для перегораживания зева туннеля. Отсутствия книжных полок и других людей.