Сани ехали по поверхности Москва-реки, которая, конечно же, не замерзла, в ней для этого слишком мало воды. Оленей это не смущало, Деда Мороза — тоже.
— Все напутал, дурачок! — презрительно сказала Ольга. — Одежда у русского Деда Мороза голубая, красная у Санта Клауса. А такие олени вымерли еще в плейстоцене… И бубенцы, бубенцы! Они же звенят «Джинг Белл»!
Ольга схватила меня за руку и рванулась вниз.
Я никогда не пробовал левитировать. Знал это заклинание. Слышал, что многим нравится это волшебное ощущение полета. Наверное, в теплый летний день в хорошем настроении я бы и сам рано или поздно решился полетать…
Но Ольга не летела — она неслась. Тут о приятных ощущениях речь и не шла — мы мчались на Деда Мороза, будто «Черная акула» на вражеский танк. По пути Ольга раскинула Сферу Невнимания, сделав и нас, и Деда Мороза незаметными для людей.
У берега Москва-реки мы и встретились с Дедом Морозом. Мы упали в снег, утонув в нем почти по пояс. Дед Мороз придержал своих оленей.
— Ночной Дозор! — крикнула Ольга, стараясь выбраться на наст. — Гражданин Морозов, Светлый Иной шестого уровня, выйти из Сумрака!
На мгновение мне показалось, что гражданин Морозов заколебался. Его доброе, но, скажем честно, глуповатое лицо выражало смущение. Олени заволновались. Сани стали полупрозрачными, норовя развеяться как дым.
Потом Морозов засмеялся:
— Ха-ха-ха! Я не в Сумраке, дозорная!
— И смех-то санта-клаусовский! — с презрением произнесла Ольга. — Не может даже образ отыграть… Гражданин Морозов, тебе туда нельзя! Я считаю до трех! Раз, два…
— Три! — рявкнул Морозов. В его руках вдруг появился сверкающий серебром посох — и он нацелил его в нашу сторону.
Ольга успела поставит Щит Мага — закрыв и себя, и меня. Иначе леденящий удар вьюги как минимум отшвырнул бы меня в сторону. А возможно — проморозил бы насквозь.
— Ну хорошо… — с угрозой сказала Ольга.
Ничего хорошего, конечно, не было. Я метался по берегу, стараясь лишь не попасть под удар. А Высшая волшебница и слабенький душевнобольной маг вели сражение — да такое, что не будь вокруг новогодней кутерьмы и фейерверков, никакие заклинания не помогли бы спрятать бой от людей.
Морозов бил холодом. Он воздвигал вокруг себя ледяные стены, «выстреливал» из посоха острыми льдинами, укрывался клубам метели.
Ольга свои атаки разнообразила. Била огнем, водой, льдом. Била чистой Силой. Она развеяла иллюзию оленей и разнесла в щепки сани — оказавшиеся в реальности старым автомобилем. Она была неподражаема и неутомима. И хоть Морозов свои немногочисленные приемы знал в совершенстве — тут болезнь была ему в помощь, но справиться с Ольгой он бы не смог.
Вот он и ушел в Сумрак.
Подсознательно я ждал этого момента. Пусть я маг всего лишь третьей категории, но как раз в Сумраке я себя почему-то чувствую уверенно. И там я сумею — я уверен — сделать то, что не смогла сделать Ольга.
Я поднял со снега свою тень, шагнул в нее…
И оказался в Сумраке.
Светлый Иной и по совместительству душевнобольной Морозов стоял в нескольких шагах от меня. Здесь все иллюзии с него спали — это был толстый бородатый старик в спортивном костюме. Только магия и не давала ему замерзнуть. Вместо посоха Морозов держал в руках трубу от пылесоса.
— Выйди из Сумрака! — крикнул я. — Морозов! Тебя сестра ждет, обыскались вся, изревелась… Выйди!
При упоминании сестры он нахмурился и смутился. Но снова покачал головой и твердо сказал:
— Не могу! Дедушка я, дедушка мороз…
Посох нацелился на меня.
И я ударил. Рефлекторно. Одной лишь Силой, не разбирая и не выбирая, сметая Морозова с пути и… И не знаю, что именно. Отбрасывая глубже в Сумрак? Растирая в пыль?
Морозов исчез.
Я постоял немного в сером мареве Сумрака, озираясь. Покачал головой.
Да что ж я за идиот такой? Ольга ведь говорила — не в Сумраке…
Я вышел наружу — и увидел Ольга. Она стояла на берегу и курила, разглядывая поле боя. Под ее взглядом снег сминался, сдвигался и прикрывал опаленные проплешины.
— Ольга… — негромко сказал я.
— Убил? — спокойно спросила она.
— Я… не знаю. Он исчез!
— Ты ударил сумасшедшего человека в Сумраке чистой Силой, — сказала Ольга. — Убить ты его не мог, успокойся, он считал себя вечным. Ты просто перевел его в… э… состояние символа. В состояние чистой идеи. Сумеречной функции.
Я постоял, осмысливая.