Вот как описывает эту творческую минуту русского стратега неотлучно в это время при нем находившийся адъютант его и историк Михайловский-Данилевский. Когда Кутузов был при Горках и, желая лучше обозреть местность, «взъехал на курган», на котором находилась батарея в три орудия, то «следствием сего личного обозрения были два, отданные Кутузовым приказания. 1) Милорадовичу с стоявшим на правом крыле 4-м пехотным корпусом, графа Остермана, и 2-м кавалерийским, Корфа, сблизиться к центру; 2) Платову, с казаками, и Уварову, с 1-м кавалерийским корпусом, переправиться вброд через Колочу… и атаковать левое крыло неприятеля. Сим движением князь Кутузов надеялся отвлечь внимание Наполеона и оттянуть часть сил его от нашего левого крыла». Приказание было немедленно передано, и казачья конница Платова (девять казачьих полков) и кавалерии Уварова помчались со своих позиций, направляясь к тылам левого крыла неприятельской армии. Этот кавалерийский рейд был совершенной неожиданностью и для Наполеона, и также почти для всего русского командного состава. Смятение на левом крыле французов сначала принимало уже характер возникавшей местами паники. Стремительность движения русской конницы, громовое казачье «ура!» и невозможность даже приблизительно сообразить, что произошло,- все это парализовало в течение нескольких мгновений всякое сопротивление. Наполеон заметил издали, что произошло нечто необъяснимое на левом фланге. Не получив сразу же сколько-нибудь толкового и вероподобного объяснения причины происшедшего смятения и не дождавшись возвращения Уварова и Платова, которые получили приказ Барклая и умчались из французского расположения так же стремительно, как налетели. Наполеон под первым впечатлением стрелой полетел к своему левому флангу, перед этим он отдал несколько важных распоряжений. Во-первых, он отменил уже данное им только что перед этим повеление о новом нападении сил вице-короля на Курганную высоту; во-вторых, он, только что отдавший приказ, которого у него так долго и напрасно просили маршалы еще во время сражения у Багратионовых флешей-о выступлении полков молодой гвардии в помощь кавалерии вице-короля и Мюрата,- отменил этот приказ и велел немедленно вернуть молодую гвардию в ее исходное положение. Это в высшей степени кстати облегчило положение русских, потому что, как свидетельствует адъютант Кутузова, «сила войск наших, при всем их мужестве, начинала истощаться». Ведь одновременно с атаками на батарею Раевского (в центре) продолжались яростные атаки французов (кирасир и конных гренадер) на войска левого фланга - остатки геройских дивизий Воронцова, Неверовского, принца Мекленбургского. Они продолжали после взятия флешей свою борьбу на позициях, куда отступили.
Когда Кутузов отдал свой спасительный приказ о смелой наступательной диверсии Уварова и Платова, он сам находился в смертельной опасности. Вот показание того, кто был с ним рядом. «Желая лично удостовериться в справедливости донесений, князь Кутузов взъехал на пригорок, осыпаемый обломками гранат, летавшими во все направления. На волоске была жизнь того, на ком лежала надежда России. Тщетно уговаривали его спуститься с пригорка, и когда никакие убеждения не действовали на Кутузова, адъютанты взяли его лошадь за узду и вывели его из-под выстрелов».
Кутузов, к счастью, уцелел от смертельной опасности и мог очень скоро заметить и учесть первые последствия своих распоряжений. Как раз перед нападением Уварова и Платова на тылы левого французского фланга Наполеон чувствовал себя уже до такой степени победителем, что решил, что на этот раз можно для ускорения победы послать молодую гвардию, и вдруг все переменилось: «В подкрепление кавалерийских атак Мюрата послал он молодую гвардию. Назначенная решить участь сражения, гвардия тронулась, но едва прошла небольшое расстояние, Наполеон неожиданно заметил на своем левом фланге появление русской конницы, отступление колонн вице-короля, беготню и тревогу в обозах и в тылу армии. Оставив молодую гвардию, Наполеон сам отправился к вице-королю, желая узнать о причине замечаемого у него смятения».
Уваров произвел два нападения на войска вице-короля и отошел по приказу, посланному Кутузовым, который был вполне доволен удавшейся демонстрацией. Сам Уваров так увлекся, что не послушался первого приказа, и Кутузов принужден был категорически повторить свой приказ. Со своей стороны казаки Платова перешли вброд через речку Войку и внесли большую сумятицу в тылу Наполеона,- и французские обозы в величайшем беспорядке обратились в бегство, и не сразу можно было их остановить и устроить. Об этом свидетельствуют уже не только русские участники дела, но и французы. Платов выполнив свое поручение, вернулся вместе с Уваровым только по приказу.
Целых два часа потерял Наполеон из-за этой гениально задуманной и блестяще выполненной кутузовской диверсии, и эти два часа оказались потерей для французов невознаградимой. «Вдруг изменился вид дел», - по мнению лиц, бывших в этот момент в окружении Кутузова. Защитники батареи Раевского (центральной батареи) получили передышку, русское командование подтянуло подкрепления.
К центру расположения русской армии подошел корпус графа Остермана (с правого фланга). А с левого фланга Дохтуров привел то, что оставалось еще в живых от 2-й (бывшей багратионовской) армии, а также гвардейские полки Преображенский и Семеновский, которые были вытребованы еще Багратионом как подкрепление. Самым ответственным пунктом, на который был направлен разом с нескольких сторон жесточайший огонь, сделалась все та же «курганная», или «центральная», батарея Раевского, которая благодаря укреплениям превратилась, как сказано, в «сомкнутый люнет»-так определил ее строитель, генерал-лейтенант и главный инженер Богданов в уже цитированной его рукописи.
Батарею Раевского при возобновлении битвы на Курганной высоте после переполоха, вызванного нападением на тылы Наполеона со стороны Уварова и Платова, занял начальник 24-й дивизии Лихачев со своей пехотой. Отчаянно усилившиеся кавалерийские атаки французов все более сосредоточивались на дивизии Лихачева. Французы потеряли Монбрена, потеряли Коленкура, но уже не считались ни с какими потерями. «Неприятельская пехота взбиралась на вал со всех сторон; ее опрокидывали штыками в ров, наполнившийся трупами убитых; свежие колонны заступали место и с новою яростью лезли умирать; наши встречали их с равным ожесточением и сами падали вместе с врагами»27. Таков рассказ Михайловского-Данилевского, адъютанта Кутузова в течение всего Бородинского боя.
Перебиты были почти все солдаты той части Лихачева, которая занимала батарею. Сам он весь в крови от нескольких тяжелых ран пал на землю, теряя сознание. Он был поднят и только потому не прикончен французским кирасиром, что был признан по мундиру за генерала. Его, израненного и облитого кровью, понесли перевязывать, а затем представили Наполеону, который тотчас же вернул ему шпагу.
Момент жесточайшей опасности для «большой батареи», как называл Наполеон все время батарею Раевского, наступил тогда, когда Наполеон приказал вице-королю Евгению отрядить для овладения ею три пехотные дивизии (в их числе образцовые дивизии Морана и Жерара) и кавалерийский корпус Груши. Но и этого Наполеону показалось мало, хотя уже этих сил, данных Евгению для нового штурма большой батареи, казалось бы, было достаточно ввиду их подавляющего перевеса над силами защитников. Но Наполеон после ужасов, пережитых в утренние часы при атаках флешей, и после новых страшных потерь, испытанных уже французами только что, тут же на Курганной высоте, решил, что большая батарея должна быть атакована одновременно с двух сторон: с фронта, куда двинется вице-король, и с тыловой части батареи (на левом фланге защитников).
Для выполнения этого плана Мюрат, распоряжавшийся кавалерией, приказал генералу Коленкуру (брату обер-шталмейстера бывшего посла при русском дворе) и Монбрену, начальнику 2-го кирасирского корпуса, опуститься с Семеновской возвышенности, промчаться по долине до батареи Раевского и с хода атаковать тыл ее. Но бурный натиск кирасир был почти тотчас же сломлен, атака отбита, и в разгаре боя пал сначала генерал Монбрен, а потом и генерал Коленкур. Не имела успеха в попытке вытеснить русских из люнета Раевского и другая конная часть (два французских карабинерных конных полка и бригада корпуса Латур-Мобура-саксонская бригада Тильмана). Русские отбили, таким образом, все атаки могущественной конницы неприятеля. Русский военный критик Липранди со справедливой иронией отмечает созданную трудолюбивыми стараниями французских и немецких историков извращенную картину конца боя за овладение батареей. Тильмана с его саксонцами русские отбросили убийственным огнем, и ни малейшего успеха ни немцы Тильмана (из корпуса Латур-Мобура), ни французы тут не имели. Даже такие сравнительно меньше фантазирующие немецкие историки, как Шнейдевинд, «хоть и не натягивают подвигов на своих брудеров», но все-таки лживо хвастают: «итог, ими же самими высказываемый, обличает их, им немцам - Е. Т.) хочется показать, что, мы-де били русских лучше, нежели то делали тогдашние наши господа французы».