- Нормально, - ответил он и, взяв ее руку в свою, продолжал медленно, с чувством: - Рана заживет. Важно не это. Важно, что мы живы, что мы вместе, что Бородинское поле очистили от фашистов, что мы наступаем и будем наступать до самого Берлина. До самой победы. Верно, сынок?
Коля молча кивнул, а Саша крепко пожала руку Глеба, и лицо ее запылало. А Глеб, не выпуская ее руки и глядя на Колю, продолжал:
- После победы начнем новую жизнь. Начнем, Коля? Вместе. Как, Александра Васильевна, согласна?
- Молчите, Глеб Трофимович, вам нельзя. - Ясная улыбка осветила ее пылающее лицо, а глаза блестели счастьем. Она задыхалась от прилива чувств.
- Почему нельзя? Можно, - продолжал он неторопливо. - О жизни всегда можно. Думать, говорить, мечтать… Коля пойдет учиться…
Саша приложила ладонь к его губам и, наклонившись над ним, прошептала в глаза:
- Молчите же. Лучше я буду говорить, а вы слушайте.
Он поцеловал ее ладонь и сказал:
- Говори, Сашенька, - впервые назвав ее так.
- Кончится война, высохнут слезы вдов и матерей, - медленно начала Саша, держа его руку, - зарубцуются раны - телесные и душевные, вырастут дети, пойдут внуки. И будет у них красивая, распрекрасная жизнь. Будет у них счастье.
- У них? Почему только у них? А у нас? У нас, Сашенька, будет счастье вдвойне. Проливать кровь за Отечество - это самое великое счастье на земле. Умирать за Отечество - значит уходить в бессмертие. Как Виктор Иванович Полосухин, как Александр Владимирович Гоголев, как Кузьма Акулов. Верно я говорю, сынок?
Он опять ласково улыбнулся Коле и устало прикрыл глаза. И от этого простого, задушевного и такого теплого слова "сынок" в Саше пробудилось что-то первобытное, мятежное, ненасытное, и она, не стесняясь сына, пылко прильнула к лицу Глеба.
Загорск, 1971-1975 гг.
КНИГА ВТОРАЯ. ДЕСЯТЬ ЛЕТ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Генерал-лейтенант Макаров Глеб Трофимович, по-домашнему расположившись на широкой, такой обжитой и уютной тахте, читал только что полученное письмо от Лены. Дочь писала издалека, из студенческого строительного отряда. Читал и мысленно говорил себе: "Как всегда - сплошные восторги. Ах, Аленка, тяжело тебе достанется в жизни с твоим всем ветрам открытым характером. О таких говорят: душа нараспашку". Мысли его прервал телефонный звонок. Генерал был один в квартире, жена - Александра Васильевна - еще не пришла с работы.
С письмом в руках генерал подошел к телефону. Незнакомый и в то же время кого-то напоминающий голос спрашивал Глеба Трофимовича.
- Я слушаю, - с некоторым любопытством отозвался Макаров.
- Глеб Трофимович, говорит Брусничкин Леонид Викторович. Помнишь такого?
Тон бывшего комиссара - приятельски веселый, свойский, словно они расстались неделю назад. А ведь не виделись с сорок седьмого, ровно двадцать лет.
- Здравствуйте, Леонид Викторович. Рад вас слышать, - с обычной учтивостью ответил Макаров и тут же прибавил: - Вспоминал вас последние дни, читая рукопись вашего сочинения. Вы, очевидно, знаете, что издательство попросило меня ознакомиться и дать отзыв о ваших мемуарах, если можно так назвать ваш труд.
- Я рад, что именно в ваши руки попала моя рукопись, - быстро проговорил Брусничкин, а Макаров решил про себя: "Знал, что рукопись у меня. А возможно, и сам попросил редактора направить мне".
- Предположим, радоваться особенно нечему, - как-то само собой сорвалось у Макарова, твердо, но спокойно, и он уже в сотый раз подосадовал на свою прямолинейность, которую люди, плохо знавшие Глеба Трофимовича, иногда принимали за резкость и даже бестактность. И чтобы как-то смягчить сказанное, продолжал со сдержанным великодушием: - Как раз сегодня закончил читать ваше сочинение и вот собираюсь писать нечто вроде рецензии.
Он опасался, что Брусничкин сейчас же спросит его мнение, но, должно быть, фраза "радоваться особенно нечему" и сдержанный тон Макарова несколько охладили и озадачили Леонида Викторовича, и он поспешно заговорил о другом:
- Нам нужно встретиться, Глеб Трофимович. До того, как вы напишете отзыв. И вообще - хочется повидаться. - И предложил решительно и настойчиво: - Желательно бы не откладывать. Например, сегодня. Как у вас со временем? Я бы мог сейчас подъехать. Судя по номеру телефона, мы с вами должны быть соседи. Во всяком случае в одном районе. Или вы ко мне. Милости прошу - буду рад!
"Нет, уж лучше ты ко мне. Разговор не из приятных", - подумал Макаров и переспросил: