- Почему ты думаешь?
- Скучная, потому что серьезная.
- По-твоему, я несерьезная, легкомысленная девчонка.
- Я этого не сказал.
- А я люблю серьезное. Я хочу, чтоб все было серьезное, - с вызовом сказала она, точно хотела утвердить себя.
Роман Джозефа Келлера она тогда же прочитала скорее назло Виктору и не была от него в восторге. Ей нравились отдельные, живо схваченные бытовые сценки. Психоанализ ее не интересовал, и она пропускала целые страницы и даже главы. О Келлере она вспомнила потом, скитаясь по странам Европы со своими приятелями, вспомнила случайно, в минуты горестных раздумий, предаваясь самоанализу, и находила нечто знакомое в характере дочери главного героя романа.
Теперь, войдя с книгой в руках в свою комнату, она легла на постель и, включив у изголовья свет, начала листать. На полях некоторых страниц кричаще выступали прочерки, сделанные толстым синим фломастером. Отдельные абзацы были жирно обведены. Она сразу узнала манеру Бена: это он отмечал заинтересовавшие его места. Решила перечитать роман, но пометки на полях и подчеркнутые строки интриговали, и она начала листать страницы, читая лишь помеченное. Было любопытно, что же привлекло внимание Бена.
Интерес Бена не оставлял сомнений. Ее же чувств прочитанное нисколько не задевало, лишь вызывало в памяти минувшее, которое хотелось забыть. Сексуальное раскрепощение прошло через нее как низкопробный спиртной суррогат со всеми тошнотворными последствиями горького похмелья.
В прихожей послышались разговоры - кто-то приехал. Похоже, что Виктор, его голос. Ей хотелось выйти, встретить его, но она поборола в себе это желание, знала - сам зайдет. И Виктор действительно зашел к ней через четверть часа.
Флора по-прежнему лежала с книгой в руках и, когда вошел Виктор, спустила на пол босые ноги и поправила халатик, соблазнительно обнаживший ее острые коленки. Она обрадованно улыбнулась и спросила, что нового в городе, спросила просто так, без определенного интереса. Виктор это понимал и ответил тоже неопределенно:
- Холодно. Ты превосходно выглядишь, дитя мое, - прибавил он заранее приготовленные слова. Она не ответила, и он продолжал, садясь в низкое кресло напротив Флоры: - А я, поверишь, скучал тут без тебя. Как-то не хватало мне тебя.
- Мне тоже, - тихо отозвалась Флора, и голос ее звучал искренне и нежно.
- У тебя были твои приятели.
- У тебя тоже были приятельницы.
- Они мне не могли заменить тебя.
- Что так?
- С ними скучно.
- Не припомню, чтоб ты веселился со мной.
- С тобой интересно. А с ними говорить не о чем, с ними можно только забавляться.
- Значит, они забавные? В наш век это уж не так плохо.
- Я имел в виду не те забавы, о которых ты говоришь, - уточнил Виктор - и сразу, без перехода: - Читаешь Келлера?
- Так, смотрю и вспоминаю. Тут пометки Бена. Он, видно, активно забавляется и не скучает, в отличие от тебя.
- Его на все хватает, на всевозможные забавы. Вчера он затащил меня на заседание в ООН.
- И ты там скучал?
- Представь себе, было чертовски весело.
- Даже? Что тебя там развеселило?
- Сионизм приравняли к расизму и расовой дискриминации. Большинством голосов.
- Это хорошо или плохо? - наивно спросила Флора.
- Бен взбешен. Он объявил войну всем, кто проголосовал за резолюцию, осуждающую сионизм.
- Это неинтересно. Расскажи лучше, чем ты занимался все эти долгие-предолгие месяцы?
- Все тем же. - Виктор смотрел на племянницу пристально, и в его взгляде было что-то интригующее.
- У тебя появились новые увлечения? - словно отвечая на его взгляд, спросила Флора.
- Пожалуй, нет. Ничего интересного. Они все поразительно похожи, точно сошедшие с одного конвейера.
- И ты до сих пор не нашел ничего достойного твоего внимания?
- Мне кажется, что это вообще невозможно. По крайней мере, у нас, в Штатах.
- В Европе то же самое, - с грустью ответила Флора, и печальный вздох помимо воли вырвался из ее груди. Прибавила: - Ложь, лицемерие, эгоизм. Свобода! - невесело усмехнулась она. - Для кого? Мы были свободны, так мы считали. Свободны и независимы, пока у нас водились деньги. Свободны в любви. Любовь мы сделали своим знаменем и хотели пронести ее по всему миру, размахивали им перед лицом всего человечества и кричали: "Любите друг друга!" Человечество нас не поняло и отвечало презрением или в лучшем случае выражало сострадание, нас жалели. И в общем-то были правы: то, что мы называли любовью, в действительности был обыкновенный секс, как у Келлера. - Она кивнула на книгу.
- У тебя был мальчик?
- Был. Бесхребетный, бесхарактерный мечтатель. Сначала он мне нравился своей нежностью и добротой. Потом вызывал жалость. В нем не было ни капельки мужчины. Вскоре мы разошлись.