- Начнем с Пушкина. Лирику. Я давно не читал. Со школьных лет.
Два раза в неделю его навещали родные и близкие; кроме матери, отца и деда в больницу приезжали Глеб Трофимович, Александра Васильевна, Лена, Галя. Об Андрее Игорь не желал ничего слышать - ни хорошего, ни плохого - и винить его ни в чем не намерен. Каждый поступает так, как находит нужным. В своем действии Игорь не раскаивался - он поступил так, как велели ему совесть человека и долг гражданина. Иначе он поступить не мог.
Кроме Пушкина Галя привезла ему и Есенина. Лечащий врач, увидав на тумбочке Игоря два томика стихов, с довольной улыбкой заметила:
- Это хорошо: дополнительное лекарство, и весьма эффективное. Благоприятно действует на психику, вызывает положительные эмоции.
Игорь читал с упоением. Для него словно заново открылись два гения русской словесности, два волшебника-чародея, и он впервые по-настоящему глубоко понял чарующую и воодушевляющую силу поэзии. Душа его наполнялась юным восторгом, радость и удивление лились через край, глаза неистово сверкали, и сосед по койке, пожилой мужчина, внимательно наблюдавший за выражением лица Игоря, вдруг тихо спросил:
- Наверное, очень интересно?
Игорь молча кивнул, зажмурив от удовольствия глаза.
- Почитай вслух. А то скучно и муторно: всякое в голову лезет.
Игорь читал негромко, проникновенно и чутким сердцем понимал, что слушают его с интересом и наслаждением, быть может, таким же, какое испытывает он сам.
Прочитал и умолк, глядя в потолок и положив себе на грудь пушкинский томик. В палате воцарилась священная тишина. Долго ее никто не осмеливался нарушить. Потом сосед тихо попросил:
- Прочитай, сынок, еще раз.
Игорь, к удовольствию всей палаты, исполнил его просьбу. А когда кончил читать, сосед сказал:
- На сегодня достаточно, отдохни. - И затем повторил вслух негромко и протяжно: - "Но не хочу, о други, умирать; я жить хочу, чтоб мыслить и страдать…" Мудро. И слова какие - будто серебряный ручеек, - так и льются в душу: "И может быть - на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной". Ах, какие слова! Вот уже больше ста лет в употреблении, а не тускнеют, сверкают, как новенькие, потому что из чистого золота.
Игорь ногтем сделал пометку над стихотворением "Элегия", загнул уголок страницы и положил томик на тумбочку. Никто в палате, в том числе и Игорь, не хотел поддержать разговор о неувядаемой прелести, духовной мудрости пушкинской поэзии. Она вошла в души слушателей, и каждый хотел остаться с ней наедине. Соседа взволновали две последние строки пушкинской "Элегии", но Игорю еще рано было думать о печальном закате и прощальной любви; в его памяти накрепко застряли две другие строки: "Но не хочу, о други, умирать; я жить хочу, чтоб мыслить и страдать". Страдать он готов, было бы за что. И мыслил здраво и трезво; вступая в спор с самим Пушкиным, он никак не хотел согласиться с пушкинской строкой: "На свете счастья нет, но есть покой и воля…" Игорь не искал для себя покоя, не признавал его и верил в счастье, вершиной которого считал любовь. У него была любовь, значит, было и счастье.
Приближалось время посетителей, и больные нетерпеливо посматривали на часы и на дверь. В прошлый раз Игоря навещала Варвара Трофимовна, сегодня он ждал Галю с томиком Лермонтова. Появление в палате вместо Гали ее матери - Валентины Ивановны - с букетом алых роз вызвало на лице Игоря настороженный вопрос. Стройная, изящная, она шла к нему плавной, медленной походкой, и тихая светлая улыбка озаряла ее чуть-чуть смущенное, тронутое легким румянцем лицо. Это было ее первое посещение Игоря в больнице.
Игорь заговорил первым:
- Здравствуйте, Валентина Ивановна. А что Галя?
- Она немножко приболела, с температурой. И в институт не пошла. А как ты, как самочувствие? - Она поставила розы в стеклянную литровую банку и села рядом с его койкой.