Нина Сергеевна ждала Наташу со странным волнением. Все эти дни, пока Флеминги находились в СССР, ее мысли были там, вместе с ними, на далекой родине. И вот Флеминги вернулись, Наташа передала сувениры и с жаром, перебивая Дэна, рассказывает о поездке в Советский Союз, о родных и родственниках, об их жизни, рассказывает весело, с юмором, а мысли Нины Сергеевны совсем не веселые, а, напротив, щемяще-грустные, и на душе необъяснимая тревога. Да, отец немного приболел, беспокоит сердце. Что ж, такое бывает. А вообще он молодец, совсем еще не стар, занимается спортом и выглядит гораздо моложе своих лет. Но Нина Сергеевна пропускает эти оптимистические слова дочери. "Сердце, сердце, - мысленно повторяет она. - Да, сердце - это серьезно".
Нине Сергеевне очень понравилась брошь, подаренная Глебом Флоре. Символический смысл трех ягодок земляники она уловила сразу. И защемило сердце, комок подступил к горлу.
- Тебе нравится? - спросила внучку вслух, а мысленно спрашивала: "Понимаешь ли ты, девочка, смысл этих земляничинок?"
- Симпатично, - просто ответила Флора, приколов брошь к свитеру.
- Береги. Это память о дедушке Глебе. - Сказала и ужаснулась: "Боже, что я говорю о нем, как о покойнике?"
И опять к ней возвратилась тревога, неотступная, навязчивая, и ничем ее нельзя было объяснить. По ночам ее настигали кошмары, она просыпалась с больной головой, разбитая, принимала лекарства. Затем просила Виктора увезти ее за город, на ее виллу. Там она чувствовала себя лучше, но там ее настигали думы о далекой родине, навеянные, как она объясняла, рассказами Наташи. А через неделю все объяснилось: из далекой Москвы пришло письмо Святослава. Нина Сергеевна не плакала. Она поехала в православную церковь и заказала панихиду по усопшему. Именно там, в храме, стоя у алтаря, она решила, и решение ее было твердо, непоколебимо - ехать в Москву. Ее решение несколько удивило Наташу и сыновей и озадачило Оскара: зачем? Когда Глеб Трофимович был жив, Оскар и Наташа предлагали ей поехать в Москву вместе с Флемингами. Тогда она решительно отказалась. И вдруг теперь - непременно ехать. Она объясняла просто:
- Хочу сходить на кладбище, посидеть у могилки, прощения попросить. - Она была очень спокойна, внутренне собрана, и все недавние душевные тревоги остались позади.
Оскар ее понимал и знал, что она не отступит от своего решения. Отговаривать не стал: бесполезно. Лишь сказал:
- Одной тебе ехать нельзя - не тот возраст. Надо, чтоб кто-то сопровождал.
Свои услуги он не стал предлагать, хотя мысль побывать в СССР он лелеял давно. Он знал, что ей нежелательна в настоящее время их совместная поездка.
- Флора со мной поедет, - с уверенностью, удивившей всех, сказала Нина Сергеевна. С Флорой она договорилась раньше.
Ехать в Москву решили в мае: уйдет немало времени на оформление виз. Так оно и получилось.
В Москву прилетели в середине мая. В аэропорту их встречали Святослав и Варвара Трофимовна. Они шли от самолета к аэровокзалу - седая старая женщина в черном платье, с накинутой на плечи белой шалью и держащая ее под руку стройная светловолосая, девушка, одетая в элегантный пепельного цвета брючный костюм, на котором на левой стороне груди красовалась черная лаковая брошь с тремя земляничками. Святослав их узнал еще издали. И опять, как три месяца тому назад, когда здесь, в аэропорту, дочь припала к груди отца-генерала, так старенькая мать припала к груди своего первенца, облаченного в генеральский мундир. Нет, она не плакала, она долго не могла оторваться от груди генерала. А когда подняла голову и посмотрела на сына, то заулыбалась ясной доброй улыбкой. И морщинистое лицо ее, и глаза, оттененные огромными синими кругами, светились теплым, мягким светом тихой радости.
Святослав сидел за рулем, сосредоточенный и взволнованный, а мать рядом - гордая, прямая и счастливая. Деревья вдоль шоссе приветливо сверкали яркой свежестью молодой листвы, играло и переливалось солнце на зеленях и полянах, а Нине Сергеевне казалось, что земля, на которую она ступила после тридцатишестилетней разлуки, справляет какой-то свой праздник, такой торжественный и нарядный. Этот праздник она ощущала в себе самой, в своей вдруг помолодевшей душе. Ей было приятно оттого, что ее будущее, ее продолжение - две разные ветви ее сложной судьбы находятся в эти минуты рядом с ней - в лице ее старшего сына и младшей внучки. И теперь ничто не тревожило и не угнетало ее, а сознание близкого конца нисколько не устрашало, а лишь погружало в умиротворение и покой.
- Варя, а ты мало изменилась, - сказала Нина Сергеевна, обернувшись назад. - Встреть я тебя в толпе на Бродвее, я непременно узнала б. Вот истинно. Когда мы с тобой виделись в последний раз? В день твоей свадьбы. Это перед войной. Ты была вот как Флора сейчас - молоденькая и очаровательная.