- Да что ты, Нина, я скоро буду бабушкой, - сказала Варвара Трофимовна и нежно обняла Флору.
- Когда ты станешь бабушкой, то я стану прабабушкой. Так, кажется? Твой сын женат на моей внучке. Я правильно говорю, Слава?
- Все правильно, мама. Как только я стану дедушкой, так ты автоматически переходишь в разряд прабабушек, - шутливо ответил Святослав и спросил: - Куда едем - ко мне или к Варе?
- Не к тебе и не к Варе, - ответила Нина Сергеевна и после паузы сказала: - Вези меня к отцу, к Глебу…
- Домой или?… - решил уточнить Святослав.
- На кладбище, - тихо ответила Нина Сергеевна, и на лицо ее сразу набежала печальная тень.
- Ну что вы приумолкли? - после долгой паузы заговорила Нина Сергеевна. - Как тебе понравился Виктор? Правда, он на тебя похож? Рассказывал, как вьетнамцы были удивлены, когда увидели вас рядом. - И уже к Флоре: - А ты что ж, стрекоза, молчишь? Стесняешься? Не надо стесняться: тут все свои, родня. Она по-русски хорошо говорит.
- Я не стесняюсь, бабушка, - отозвалась Флора. - Я слушаю и смотрю. Все так интересно. А природа как у нас.
Возле Ваганьковского кладбища - цветочный базар. Нина Сергеевна купила букет алых роз, а Флора - гвоздик. На кладбище было людно в этот погожий майский день. Они шли медленно и молча по центральной аллее, потом свернули влево, в тенистую аллею, зажатую гранитными и мраморными надгробиями. Плиты, памятники, обелиски, кресты. Ограды, ограды - чугунные, железные, стальные. Молодая травка у оград, свежий песок на могилах и торжественная тишина, не нарушаемая, а, пожалуй, дополняемая грачиным граем. У одной могилы со скромным памятником толпился народ. Вся могилка утопает в цветах, а люди все подходят, молча кладут цветы, становятся словно в почетный караул, вполголоса обмениваясь краткими фразами.
- Могила Сергея Есенина, - тихо сказал Святослав.
- Подойдем, - попросила Нина Сергеевна и шепнула внучке по-английски: - Здесь похоронен великий русский поэт, любимец народа. - Она отделила из своего букета одну розочку, подала Флоре. - Положи на его могилу.
Флора положила розу и гвоздику. А какой-то молодой человек, бледный, русоволосый, вдруг начал вслух читать есенинские строки:
………………………….
Потом они шли дальше, минуту молча постояли у могилы художника Сурикова. Наконец, пробираясь по узким проходам между оград, вышли к широкой, окрашенной в зеленый цвет ограде, за которой покоились три холмика. Над двумя стояла скромная гранитная плита, и надпись на ней гласила: "Здесь похоронены Вера Ильинична и Трофим Иванович Макаровы". Над третьим холмиком, без всякой надписи, в металлической рамочке, прикрепленной к ограде, висел портрет генерала. Святослав открыл дверцу, и Нина Сергеевна первой вошла за ограду и положила сначала по одной розочке на две первые могилы, а затем весь букет на могилу Глеба Трофимовича. Потом и Флора вошла за ограду и возложила гвоздики на могилу дедушки.
- Летом поменяем ограду и поставим памятник, - нарушил молчание Святослав.
Нина Сергеевна села на скамеечку внутри ограды и попросила оставить ее здесь одну. Варвара Трофимовна и Святослав переглянулись. Правильно поняв их взгяды, Нина Сергеевна сказала:
- Не беспокойтесь за меня, не заблужусь. Отдохну немного и приду к машине. Я запомнила твою машину и место, где она стоит. И ты, Флора, иди с ними.
Ей не перечили. Оставшись одна, Нина Сергеевна погрузилась в воспоминания. Она не спеша всматривалась в портрет, находя в нем знакомые и незнакомые черты. Думы и воспоминания плыли неторопливо, поднимая из глубин души волнующие, трогательные чувства. И она заговорила, мысленно, без слов, обращаясь к портрету, словно перед ней был живой ее первый муж, первая любовь:
"Вот, Глебушка, прилетела я к тебе издалека, прилетела, чтоб нам потом уже больше не разлучаться. А раньше не могла, не хотела судьбу твою беспокоить. Не суди меня строго - не могла. Скоро свидимся, там обо всем и поговорим. Состарилась я, Глебушка, устала от жизни. Оглянусь назад - сколько прожито-пережито всякого - и хорошего и худого. Всяко бывало - и голод, и холод, и нужда, и война распроклятая. И достаток потом был, богатство на чужой стороне. Только счастья нет. Не в богатстве оно. Да что я бога гневлю - было счастье, было: тогда, до войны, когда мы с тобой молоды были, счастливы. Ни дворцов у нас с тобой не было, ни автомобилей, у тебя две шинелишки - походная и выходная. Да у меня два-три платьица и одни туфельки. А мы были счастливы, и детишки наши, Славик да Наташа, росли при нас счастливыми. Бог миловал их, живы остались, и теперь внуки у нас есть, и правнуки будут. Радость наша, будущее наше. Только боязно мне, Глебушка, за их будущее. Много черного зла на свете накопилось - алчного, завистливого и жестокого… Но не буду, не буду, Глебушка, прости меня. Я что сказать еще хочу: когда ты умирал, я чувствовала, я места себе не находила. Как это, почему? Никто не знает. А теперь прощай. До скорой встречи. Я еще никому не говорила, тебе первому: я ведь насовсем приехала. Обратной дороги мне нет. Так уж, видно, судьбой предназначено: где начинал свой путь, там и кончай. Начало с концом должны сомкнуться на родине. Тут моя родина".