- Что ж, товарищи, пожелаю вам…
- Разрешите вопрос, товарищ подполковник, - вдруг раздался простуженный голос из темного угла. Глеб кивнул. Вперед протиснулся высокий худощавый юноша с орлиным носом. Сказал: - Младший сержант Шария. У меня такой вопрос: что мы должны делать, если фашисты обойдут нас справа и слева и выйдут в наш тыл? Далеко уйдут на восток? А мы окажемся в окружении?
Глебу сразу вспомнился недавний разговор с Полосухиным по поводу отхода дивизиона Князева. Ответил:
- Далеко на восток они не уйдут, товарищ младший сержант: мы их не пустим. Будем сражаться до последнего снаряда, до последнего патрона. Без приказа позиций не оставлять, У вас есть командиры, они знают, как поступать. Понятно? - Глеб с любопытством оглядел младшего сержанта, на смуглом лице которого сверкали беспокойные глаза.
Тот сказал:
- Тогда у меня есть просьба… к младшему лейтенанту Думбадзе. - Он достал из кармана маленький кусочек бумаги и, передавая адъютанту, проговорил глуховато-натянутым голосом: - Здесь адрес моих родителей. Если со мной что-нибудь случится - если меня убьют (последнюю фразу сказал по-грузински), - передайте моим родным, что я был на Багратионовых флешах и на батарее Раевского, у могилы Багратиона… - Он запнулся, сделал глубокий вдох, чтобы скрыть волнение, и закончил по-грузински: - У нас дома на стене висит картина. На ней изображен на Бородинском поле князь Багратион на белом коне. Скажи, что в бою я не опозорил наших предков.
Глеб вопросительно смотрел на своего адъютанта. Тот улыбнулся как-то неловко и перевел:
- Шария просит передать его родителям, что он не опозорит в бою имя героев Бородино.
- Мы все присоединяемся к Шалве, - быстро заговорил Экимян, - будем достойными наследниками боевой славы Кутузова, Багратиона и всех героев Бородино.
- И героев гражданской войны: Чапаева, Котовского, Пархоменко, Фабрициуса, - горячо отозвался старший сержант Мустафаев.
Глеб молча протянул руку Шария, крепко пожал ее и затем, обращаясь уже ко всем, сказал:
- Спасибо, товарищи. Я верю в вас. Желаю успехов, - и быстро вышел.
Экимян проводил их до саней. Князев спросил его:
- Почему такое упадническое настроение у младшего сержанта?
- Я бы не сказал, - вместо Экимяна ответил Глеб. - По-моему, у него глубокие патриотические чувства. Такой не дрогнет, он помнит о своем высоком долге.
На обратном пути верхом на лошади ехал Думбадзе, а Князев сидел в санках рядом с Макаровым. Подмораживало.
- К утру, пожалуй, небо очистится, - сказал Князев с досадой.
"Пожалуй, очистится", - мысленно согласился Глеб, а вслух произнес:
- А вы не обратили внимания - гул моторов у немцев прекратился? Что бы это значило?
- Вышли на исходные позиции, угомонились и перед наступлением решили отдохнуть, - ответил Князев.
- Возможно, - Согласился Глеб. - Вот теперь бы самое время их потревожить. Дальнобойной.
- А еще лучше - несколько залпов "катюш", - сказал Князев.
Чем ближе подъезжали к командному пункту, тем острей Глеб чувствовал усталость. Голова казалась свинцовой, во всем теле ощущалась вялость, клонило ко сну. "Это, должно быть, от рома, - подумал Глеб. - Нет, не для нашего брата этот напиток. Может, для чая и годится. Нужно было Экимяну строго-настрого запретить пить эту гадость. Выпьют, уснут и прозевают врага. Как цыплят перережут. А еще лучше, надо было забрать у них весь ром… А может, и не надо, пусть греются".
Молчит Чумаев, притих Князев - то ли думу думает, то ли дремлет. Глеб сказал:
- От этого рома на сон потянуло.
- А верно, - вяло отозвался Князев. - У нас еще найдется часок-другой вздремнуть.
- Пожалуй, - сонно проговорил Глеб.
В блиндаже было тепло. На железной печке-"буржуйке" шипел чайник. Раскрасневшийся Брусничкин сидел по-домашнему - в нательной рубашке, с наброшенным на плечи полушубком, - с блокнотом и карандашом в руке. Перед ним на столе остывала кружка крепкого чая. Напротив сидел Акулов и пришивал свежий подворотничок к комиссарской гимнастерке. Глеб вошел в сопровождении Думбадзе и Чумаева. Акулов встал. Глеб махнул рукой:
- Сиди, Кузьма.
- Горячего чайку, Глеб Трофимович? С дороги хорошо, - предложил Брусничкин. - А мне товарищ Акулов рассказывает прелюбопытнейшие истории.
- Что ж, вам, как историку, пригодятся.
- Я тоже думаю, - согласился Брусничкин.
Чумаев налил командиру большую кружку крепкого чая. Акулов подал комиссару гимнастерку, Думбадзе забрал чайник и, повелительно кивнув головой ординарцам, удалился в другую половину блиндажа. Макаров и Брусничкин остались вдвоем.