Знаете, я был уже готов, теперь на все. Даже, если бы моя Джейн приговорила бы меня на смерть. Я бы пошел на смерть. Я был готов на все ради ее. И нашей теперь любви. Я готов был сделать то, ради чего приплыл сюда мой друг Дэни. Ради его погибшего, теперь отца, которого я, даже не видел на фотографии, а только в рубке борта 556. В истлевшей от морской воды одежде один скелет. Даже, ради него. И в первую очередь ради моей крошки Джейн. Я дал клятву, что доведу, теперь дело это до финального конца. Дело этого проклятого золота. И все получат по заслугам. И дядя Джейн, и погибшего Дэниела Джонни Маквэлл. И этот пресловутый мистер Джексон.
Я дал клятву себе как русский моряк, что доведу дело до конца, и они получат свое, еще и лично от меня.
***
Джейн была пьяной. Я никогда ее такой еще не видел. И она, пытаясь встать с кожаного дивана в главной каюте нашей яхты. Чуть, не упала на пол. Я подхватил ее за правую поднятую вверх руку у стоящего, тут же банкетного столика и кожаного кресла. Но, она выдернула ее резко. И посмотрела на меня презрительно, и зло. И промолчала. Ничего мне не ответив. Даже, заплетающимся языком. Она пошла, качаясь из стороны в сторону в свою каюту.
Я пошел за ней следом, чтобы если, что подхватить ее при очередном падении. Но, она дошла до своей постели. И, снова, плача, упала на подушки лицом. И, по-видимому, в хорошем подпитие отключилась.
Мне так показалось, по крайней мере. Но, она не спала, она, просто лежала, убитая горем. И вдрызг пьяная на своей в каюте той постели. Она чувствовала меня, стоящего в дверях за ее спиной и молчала.
Я боялся, что нашей любви пришел конец.
Я стоял и смотрел на ее кругленькую попку в узких с большими вырезами полосатых плавках. Натянутых туго, на Джейн, почти от загара черных ляжках и бедрах ее красивых ног. Стянутых тугим пояском. Лежащую ягодицами вверх. И оголенную, из-под, заброшенной подолом вверх рубашки. При падении на постель длинной белой распахнутой на полненькой искусанной моими зубами девичьей груди.
Я смотрел на ее кругленькие загоревшие женские аккуратненькие до самых маленьких ступней Джейн ножки. Лежащие на той в углу каюты девичьей постели на вытяжку. Постели, первой нашей, тогда любви. Любви в коралловой той лагуне песчаного атолла. Посмотрел со скорбью и жалостью на растрепанные и разбросанные Джейн смоляного цвета вьющиеся змеями волосы. Разбросанные, теперь по подушкам и закрывающим ее миленькое личико с полненькими девичьими губками, миленьким носиком. И ее, теперь презирающие меня красивые наполненные любовью, презрением и ненавистью к любимому ее черные, как сама, теперь моя смерть глаза.
Джейн обняла подушки своими в широких рукавах той белой длинной рубахи загорелыми до черноты девичьими руками. Я думал, она крепко спала и ничего уже не слышала.
Я так хотел прижаться к ней сейчас. Хотя бы к ее тем миленьким полным черненьким от загара девичьим молодым двадцати девятилетней латиноамериканки красотки ножкам. Но, не мог. Не мог, из-за вины, которая была на мне. И я был так, или иначе виноват, виноват, в том, что выжил.
- "Милая моя Джейн!" - думал сейчас я - "Только искупление исправит мою вину перед тобой! Только искупление!".
***
- Уходи - еле произнесла она моя красавица Джейн, не подымая с подушек своей растрепанной вьющимися локонами, как змеи черными волосами головы - Уходи и не мучай меня. Ты не нужен мне. Уходи, молю тебя проклятый.
Она повернула в мою сторону голову. И посмотрела на меня глазами, вновь полными слез - Я ненавижу тебя. Уходи. Я не хочу тебя видеть.
- Джейн - произнес тихо ей я - Миленькая моя, прости меня. Прости меня за все любимая - только и смог я еще раз произнести, когда она прервала меня.
- Молчи! - громко и резко, произнесла, еле выговаривая Джейн - Может, все и правда, что ты говоришь! А, может, и нет, но, я не виню тебя за смерть Дэниела! - вдруг, неожиданно моя Джейн произнесла - Но, я никогда тебя не прощу за мою к тебе ненормальную привязанность и безумную любовь, которую ты нарушил вместе с Дэни. Обманув меня. И оставив, здесь в неведении и страхе за вас обоих. Не прощу за этот обман и за то, что случилось! Не прощу! Убирайся!
Я, было, чуть не бросился, снова к ней с желанием любить, и молить о пощаде. Но, она протянула пьяную, качающуюся в мою сторону в широком закатившемся рукаве белой рубахе черную девичью от загара правую руку. Ладонью ко мне.
- Не подходи! - произнесла она зло и резко, заплетающимся от перепоя девичьим языком - Не хочу тебя больше видеть! Убирайся! Убийца моей безумной любви! Не будет тебе больше, ни любви, ни моего вечернего черного платья!
И она уснула. Закрыв плывущие уже и сонные свои девичьи черные, как ночь красивые глаза. И уронила свою пьяную пальчиками вниз правую руку с края своей постели.
Она где-то бросила тот пистолет. Наверное, положила в стол прикроватного столика со стоящим на нем с водой графином.
- "Моя красавица Джейн!" - я смотрел на нее, и душа моя болела. Все горело от боли внутри. Билось в этой страшной боли мое сердце.
- "Я безумно тебя люблю. И не оставлю тебя никогда. Я верну тебя себе!" - твердил себе я.
И, повернувшись, пошел, снова наверх на палубу Арабеллы.
Я знал, что надо делать. Я знал, что только так, можно все исправить.
Я в полной темноте, не включая на палубе света, вслепую буквально, убрал наш резиновый скутер назад в носовой с оборудованием трюм. И начал закачку баллонов для акваланга.
У меня вся еще ночь была впереди. На часах было два часа ночи. И, я должен был дотащить, эти чертовы аварийные бортовые самописцы на нашу яхту.
Я знал, это было сложным делом. Очень сложным. Потому, как дело было ночью. И еще под водой. И на приличной глубине. Но, надо было его сделать. И пока, моя милая красавица Джейн спала. И никто еще не напал на нас. Надо было уносить отсюда ноги. Это то, что хотел как раз Дэниел.
Я сейчас думал о том, чтобы те, люди Джексона не напали на нас.
Надо было быстро все сделать.
Я, вообще не понимаю, почему они с этим тянули. Что-то, там решали или получали от самого Джексона, какие-то инструкции по телефону или рации. Не знаю. Но, они не нападали.
Я закачала, по новой, компрессором несколько баллонов, и спустил их с кормы Арабеллы в черноту ночной воды до дна второго плато. Благо наша яхта, стояла недвижимой на двух якорях, плотно вонзившихся в донный вязкий коралловый белый песок.
Я проверил еще раз ту сеть на нейлоновой веревке с левого борта нашей яхты. И малую лебедку, на предмет работы, погудев ей немного вверх и вниз.
- Работает - произнес я сам себе - Годиться.
И стал надевать гидрокостюм. Новый черный его гидрокостюм акваланга. Костюм Дэниела, который он не одел в свое последнее погружение.
Я, тогда еще подумал - "Пусть умру, но в его костюме. В знак прощения моего друга Дэни. Пусть моя любимая Джейн знает, что потеря Дэниела для меня была не меньшей утратой, чем для нее. Если погибну, и она меня таким найдет. Если, вообще найдет".
Конец третьей серии
В плену черной глубины
4 серия
- Нет! Не пущу! - вдруг, по-русски, раздалось за моей спиной - Не пущу, тебя, Володенька! - этот истошный крик напугал меня. Я чуть было не выронил маску из рук и ласты. От этого сумасшедшего громкого истошного крика. Я вдруг, забыл даже, зачем оделся в Дэниела прорезиненный подводный костюм. Я резко с перепугу, повернулся. И в этот момент Джейн налетела на меня в полной ночной темноте. Ее невысокая силуэтом в свете горящей Луны и звездах девичья фигура, ударилась прямо в меня. И обхватила меня, повиснув на мне.
- Не пущу, окаянного! - она, прокричала на ломанном русском. И уже как русская, обхватив меня руками за мой мускулистый в черном гидрокостюме моряка торс. Она хорошо уже говорила по-нашему. Ломано, но хорошо. Нахватавшись от меня всяких слов. Но, применяла их правильно.
- Не пущу! - прокричала, снова она - Никуда, не пущу, тебя!