— Я не могу ничего изменить, — призналась она Теду. — Слишком поздно. Я чувствую себя просто ужасно.
— Я знаю, — сказал Тед. — Поэтому я и пошел за тобой.
Они не занимались любовью уже практически месяц, и Тед никогда не прикасался к ней нежнее, чем в этот момент. Он взял ее на руки и понес домой.
У Бренды зазвонил телефон. Она была на тридцатой странице своего сценария и стремительно двигалась вперед; слова приходили к ней быстрее, чем она могла их записать. Она была слишком занята даже для того, чтобы просто посмотреть на дисплей. Собственно говоря, Бренда и так знала, что это был либо Брайан Делани, либо ее мать. Телефон перестал звонить. Бренда услышала мягкий шум лифта где-то в другой части больницы, а затем полный энтузиазма голос ведущего «И-Эс-Пи-Эн».
Вики встречалась с доктором Олкотом за закрытой дверью. Бренда знала, что у ее сестры сильно упал уровень лейкоцитов в крови и температура поднялась практически до сорока градусов. Доктор Олкот хотел отложить химиотерапию до тех пор, пока анализы не улучшатся, а температура не спадет. Если когда-то и был день, когда Бренде следовало молиться, то именно сегодня — но почему-то единственным местом, где Бренда могла писать, была комната ожидания в онкологическом отделении нантакетской больницы. Это было какой-то бессмыслицей. Каждое утро у Бренды была возможность в полной тишине работать на пляже. Но, приходя на пляж, она впадала в ступор и могла думать только об Уолше. Бренда еще раз попробовала писать в кафе «Ивен Киль», но ничего не вышло — ее отвлекали другие парочки, которые завтракали, держались за руки, шептались. Кофе с молоком казался ей слишком сладким. Бренда поняла, что могла писать сценарий только тогда, когда должна была заниматься чем-то другим. Например, молиться. Или волноваться.
Ее телефон снова зазвонил. Бренда была как раз на середине той сцены, когда Кельвин Дер приходит на похороны Томаса Бича — прячась за чужими спинами, чтобы в нем не узнали человека, которому принадлежала лошадь-убийца, — и в этот раз он впервые видит красавицу невесту Бича, Эмили. Бренда абсолютно отчетливо представляла себе эту сцену — надетая набекрень черная шляпа Дера, взгляды, встретившиеся среди дюжины переполненных церковных скамей. Наконец Дер набрался смелости и заговорил с Эмили. Он подошел к ней на церковных ступенях после службы, чтобы выразить свои соболезнования.
— Вы знали моего Томаса? — озадаченно спросила Эмили. — Вы были друзьями?
И Кельвин Дер, воспользовавшись возможностью, ответил:
— Да, друзья детства. Мы давно не виделись. Я был в отъезде.
— В отъезде? — удивилась Эмили.
— За границей.
Брови Эмили изогнулись дугой. Она была молода, с Бичем обручилась совсем недавно и (что Бренда доказывала в своей диссертации) была приспособленкой. Смерть жениха опечалила Эмили, но в то же время девушка была заинтригована встречей с незнакомцем, другом детства Томаса, только что вернувшимся из-за границы.
— Правда? — произнесла Эмили таким тоном, который мог подразумевать практически все что угодно.
Телефон замолчал, затем зазвонил снова. Рингтон «К Элизе» был просто ужасен — создавалось такое впечатление, словно обезьянка крутила шарманку внутри консервной банки. Бренда, не глядя, залезла в сумочку и достала телефон.
Мама.
Бренда вздохнула. Отложила ручку. У Эллен Линдон началась настоящая истерика, когда она услышала, что у Вики жар; она наверняка хотела узнать, что сказал доктор. Бренде в любом случае нужно было в туалет. Она взяла трубку.
— Привет, мам.
— Как она?
— Все еще у врача.
— До сих пор?
— До сих пор.
— Ну, что он сказал насчет ее температуры?
Бренда прошла через холл по направлению к женской уборной.
— Не имею ни малейшего представления. Она все еще у него.
— Они тебе ничего не сказали?
— Они никогда ничего мне не говорят. Они говорят Вики, а Вики говорит мне. Поэтому нам придется подождать. — Бренда зашла в уборную, где ее голос отдавался эхом.
— Как долго они…
— Я не знаю, мам. — Бренда злилась на себя. Ей вообще не следовало отвечать на звонок. Такой разговор расстраивал их обеих. — Послушай, мам, я позвоню тебе, когда…