Оно понятно. Я бы и на первом остановилась, когда речь идет об этой воровке чужих мужчин. Ли Лу которая.
— Цзин? — подсказывает Хэ До.
— Вот-вот. Хули-Цзин. Оборотень, злыдня девятихвостая. Хули короче с Цзином через тире.
— А, нечисть! Не поминайте, ну ее. Еще примчится по наши души. Нате-ка, — Хэ До лезет в закрома и протягивает мне литровый бурдюк.
— Чего это?
— Винцо домашнее. Глотните для настроения.
— Пить вредно!
— Маленько можно. На вас, вон, лица нет!
— Давай вместе!
— Я его в ближайшей деревеньке раздобыл, — мой лучший друг с довольным видом отхлебывает из бурдюка. — Монашки, те не пьют. Ни-ни! Обозвали меня по-всякому. Мол, не перерожусь ни во что, последняя жизнь — и сгину. А рай, он есть, ваше императорское высочество?
— Есть, — я тоже делаю глоток. — Вот выйду за Лин Вана — там и окажусь.
— Да я не о том. С вами-то понятно. О чем вы мечтаете. А вот я помирать боюсь. Запугали меня эти… кикиморы.
— Быстро схватываешь. Смотри, не ляпни благородной Гао. Сюй Муй у нее на зарплате, а он все еще главный евнух. Никак его не смещу, цепкий, сволочуга! Всыплют тебе двадцать палок за непочтение к жене его величества.
— Я не ихний евнух, а ваш. Не дадите же вы им меня побить?
— Да кто его знает, что там случилось за мое отсутствие в Запретном городе? И в чьих руках теперь власть. Пей. — Ну как в воду глядела! Про смену власти в Поднебесной!
Через часик приканчиваем с Хэ До бурдюк. Хреновая психотерапия, но работает. Слезы высыхают, зато дорогу, по которой мы едем, неумолимо развозит. Начинается проливной дождь. Со Стены, видать, надуло. От Лин Вана. Хорошо, что мы с моим евнухом согрелись. А я так вовсе раздухарилась. Готова толкать застрявшую в грязи повозку.
Эх, была, не была!
— Ваше императорское высочество!!! Что ж вы делаете⁈
Чего орете? Меня в Пекине император ждет! И оттуда до Стены гораздо ближе, чем из монастыря, где я рожала. Ничто не помешает мне проинспектировать масштабы строительства. Глянуть самолично, чего и куда завалилось. Может, и подниму.
Я еще не знаю, что мои сегодняшние горести, включая ливень, покажутся в ближайшем будущем ерундой. Потому что Великая Мин почти уже шагнула в пропасть. Уж точно стоит на цыпочках над бездной.
Новости Запретного города буквально сбивают меня с ног!
Благородная супруга Ю при смерти, а Сын Неба в отчаянии. Мне, конечно, писали, что моя Ю Сю занемогла. Но я даже представить себе не в силах, что молодая женщина, живущая не где-нибудь, а в императорском гареме, во дворце с кучей слуг, может не оправиться после родов! Когда за ней такой уход! И куча лекарей вокруг, включая главного императорского!
Мой бедный белый кролик! Ты знала свою судьбу. Надо было оставить тебя на кухне. Или у чана с грязной водой. А я тебя втянула в дворцовые интриги. Ты этого не приняла. Душа твоя чистая, твое доброе сердечко.
Увы! У тебя родился принц! Которому присвоили порядковый номер. Это означает, что в Большой гонке обозначился новый кандидат на престол. А ты прекрасно знаешь, что я лоббирую Сан Тана. Решила умереть моей подругой, лишь бы не стать соперницей.
— Сделай что-нибудь, — он не приказывает, просит.
Еще вчера — средних лет мужчина, властный, жестокий и безгранично уверенный в себе, он железной рукой держал поводья, когда три коня китайского средневекового апокалипсиса Голод, Наводнение и Мор пытались увезти империю к развалу и катастрофе.
А сегодня это почти старик с потухшим взглядом. И плевать ему на государство.
А я что, врач? Хотя понимаю: сепсис начался. Занесли инфекцию. Как она жива-то до сих пор, моя Ю Сю! С таким диагнозом, как правило, сгорают мгновенно!
— Я… тебя… ждала…
Она вся пылает, мое солнышко. Посылая нам с его величеством свои последние слабенькие лучи. Даже лежа на смертном одре, пытается улыбаться.
— Дождалась… Мэй Ли…
— Я здесь, Ю Сю, — сжимаю крепко ее дрожащую от слабости огненную ладошку. У Благородной императорской супруги сильнейший жар.
— Мои дети… Они теперь твои…
— Да, брось! Ты сама их вырастишь! Неделька-другая, и встанешь! Будешь, как новенькая!
— Нет… Дай слово… Их не убьют…
— Да что ты! Кто посмеет⁈
— Ты знаешь… Мой кролик…
— Нашла, что вспомнить! — «на смертном-то одре», — невольно хочется добавить мне. — Муж тебя обожает. Вон, плачет за ширмой. Император, между прочим! Так что ты это брось. Вместе будем растить детей. Твоих и… — «моих», — снова рвется у меня с языка.