Все эти соображения представились ему не так ясно, как я только что описал; они слились в нем со смутным состраданием, которое возбудил в его воображении вид кузины, и которое вскоре дополнилось ощутимым нежеланием узнавать её поближе, хотя очевидно было, что она неординарная личность. Ему было жаль её, но он внезапно осознал, что она безнадежна: вот в чем была её трагедия. А он вовсе не затем приехал на поиски удачи со скорбного Юга, который ещё довлел над его сердцем, чтобы наблюдать личные трагедии, по крайней мере, вне пределов его офиса на Пайн стрит. Он прервал молчание, повисшее после ухода миссис Луны, одной из тех учтивых речей, к которым всё ещё тяготеют обитатели Юга, и обнаружил, что ему вполне комфортно общаться с хозяйкой дома. Определив для себя, что она безнадёжна, он всем своим обхождением постарался развеять её смущение. Её большим преимуществом для карьеры, которую она сама себе прочила, была способность при определённых условиях проявлять неожиданную смелость. Она успокоилась, поняв, что её гость немного своеобразен. Судя по его манере говорить, не было ничего удивительного в том, что он сражался на стороне южан. Она ещё не сталкивалась с такими экзотическими персонажами, а ей всегда было уютнее рядом с чем-нибудь неординарным. Обычные житейские вещи наполняли её тихой яростью, что было вполне естественно, поскольку, по её мнению, почти всё обычное было устроено несправедливо. Теперь ей не составило труда спросить, останется ли он на ужин, – она надеялась, что Аделина передала ему её пожелание. Когда она была наверху с Аделиной, и им принесли его карточку, она почувствовала неожиданный и нехарактерный для неё порыв проявить к нему такую беспрецедентную благосклонность. Не было ничего менее свойственного ей, чем в одиночку развлекать за столом мужчину, которого она никогда прежде не видела.
Подобный порыв заставил её написать Бэзилу Рэнсому весной, когда она случайно узнала, что он приехал на Север и собирается открыть практику в Нью-Йорке. Ей было свойственно придумывать себе обязательства и ставить для своей совести сложные задачи. Сей чувствительный орган почти сразу же подсказал ей, что Рэнсом относится к старой рабовладельческой олигархии, которая, по её живым воспоминаниям, погрузила страну в пучину крови и слёз, и что, после всех сотворённых ими мерзостей, он не был достоин покровительства человека, все братья которого положили жизнь по велению Севера. Это напомнило ей, однако, что с другой стороны, ему тоже пришлось терпеть лишения и, более того, он тоже воевал и был готов пожертвовать жизнью, хотя этого и не потребовалось. Она не могла не испытывать огромного восхищения, граничащего с завистью, ко всем, у кого была такая возможность. Самым главным её секретом, самым большим тайным желанием была надежда однажды получить такую возможность и мученически умереть за идею. Бэзил Рэнсом выжил, но она знала, что из-за этого он познал горе. Его семья была разорена. Они потеряли своих рабов, своё имущество, своих друзей, связи и свой дом. Они испытали все тяготы поражения. Одно время Рэнсом пытался содержать плантацию самостоятельно, но на его шее всё это время висел камень сомнений, и он жаждал работы, которая привела бы его в другое общество. Штат Миссисипи казался ему безнадежным. Он передал остатки своего наследства в руки матери и сестёр, и в возрасте почти тридцати лет впервые оказался в Нью-Йорке, в своём провинциальном костюме, с пятьюдесятью долларами в кармане и неутолимым голодом в сердце.