Так. Это что получается, пьяный говнюк был увлечен собственной матерью? Ему ровесниц не хватало⁈ Вот говнюк! С другой стороны, кто ж подпустит такого ушлепка к фертильным малолеткам? Там посильнее желающих поляна, наверняка отгоняли пинками и плевками… но — в собственную маму⁈
Мои природные свойства уже начинают проявляться, головная боль отступает. Смотрю на сидящую рядом благородную, непроизвольно втягиваю ноздрями запах…
…и мир переворачивается. И еще раз. И встает на ноги совсем в другом порядке. И я совсем другими глазами смотрю на сидящую рядом женщину. Не мама. Не сын. О как! Интересно, а она знает? А говнюк знал? А…
Мысли скачут и путаются, слишком много еще во мне от того говнюка. Напрягаю волю и призываю самого себя к спокойствию. Уф, получается. И странный интерес заказчика к обнищавшей семье благородных в зачуханном губернском центре теперь более понятен.
Конечно, она знает. Иначе к чему бы ей прятаться в провинции, когда в столице для такой красавицы больше шансов устроить личную жизнь в роли третьей — седьмой жены? И конечно, мелкий говнюк не знал, он вообще ничего не знал из-за своей тяги к алкоголю и наркотикам. Зато чуял. Не смогла женщина относиться к нему, как к родному сыну, чем-то себя выдала. А почему не смогла? Ответ лишь один. И заключается он в статусе пьяного ушлепка. Что, вот это дистрофичное тело из непростых? Ой. Вот это поворот. Вот это влип. Но кто бы мог предположить, что в зачуханном губернском городе не первой величины пьянствует тело очень непростого кланового⁈ Их же нельзя занимать, там магия!
Поспешно исследую свой внутренний мир. Поворот, да. Неизвестно чем грозящий. Тела магически одаренных в семействе запрещено захватывать. К клановым так просто не подступиться, а пролезешь, так запросто вычислят по поведению и такое устроят! Сожжение легким избавлением покажется! Вот же влип по незнанию. И теперь неизвестно, как именно совместятся мои нечеловеческие свойства и его магические таланты. И совместятся ли.
— Понимаю, — хриплю я. — Богатство — та же красота.
Она грустно кивает.
Женщину мне жалко. Красивая. И мучается с пьяным ушлепком, вместо того чтобы устраивать личную жизнь. Наверняка магическую клятву дала. Чем они там клянутся? Здоровьем, жизнью? Ну, тогда она уже мертва. Там такой заказчик, что за жизнь паренька не дашь и кредитки. Вчера не достали — завтра достанут обязательно. И женщину убьет клятва.
Недовольно вздыхаю. Путаница, пока что путаница. Не мне ее жалко, тому пареньку. А мне без разницы, что с ней произойдет. Да и как ее спасти? Единственный способ — это остаться в теле наркомана и как-то уберечь ее. Так себе шансы, сил у говнюка никаких. А если проявить свои, кланы заинтересуются, и тогда придется спасать себя, и быстро!
Но оставаться в захваченном теле нельзя. На говнюка открыли охоту, оно надо, такое счастье? Ладно застрелят, а если сожгут? Дико больно!
Но сколько тайн накручено вокруг вроде бы простой нищей семьи! Даже уходить неохота! А надо. И вообще неохота — это опять телу. Задолбало. А мне на людей наплевать.
Встаю, нахожу на полу брюки, с трудом натягиваю. Ну и координация. Побыстрей бы расстаться с этим телом и забыть. Женщина смотрит печально и безнадежно. Бедняжка, как же укатал ее этот недоумок своими пьянками. Вера. Ее зовут Вера. Красивое клановое имя. Так, стоп. Это снова тело. Надо его укрощать побыстрее, чтоб не подавало голос!
— Снова уходишь?
— Все будет хорошо, — говорю неискренне.
— Как? — вздыхает она.
Вот на этот вопрос у меня есть ответ.
— Как в сказке, вот как.
По-хорошему женщину следует убить, чтоб не страдала. Смерть от нарушенной клятвы — максимально мучительная. Клановые — они такие, сволочи бессердечные. У них прежде всего — интересы клана.
К сожалению, я не бессердечный. И если по детям работать не люблю, но работаю, то по женщинам не работаю никогда. Я не идиот, чтобы убивать фертильных самок. Кто убивает женщин, убивает цивилизацию.
А вот в ночной клуб следует наведаться да убить там кого-нибудь, пока есть возможность пройти в охраняемую зону в чужом, но несомненно благородном теле. Или хотя бы по роже дать!
-=-
Благородные удаляются с беззаботным смехом и легкими разговорами. Их совсем не беспокоит некий ушлепок, оставшийся лежать на полу. Две девицы и изящный юноша в строгом вечернем костюме, потирающий на ходу костяшки на левой руке. Ну да, левой он и приложил. Рукопашник, однако. Леворукий.