Дверь захлопнулась, погрузив помещение в непроглядный мрак. Но я успел заметить людей у противоположной стены.
— Погоди, Алексашка, успеется, — послышался из темноты голос Светлейшего. — Ты, Дмитрий Станиславович, никак соскучился по нашему обществу?
— Не так чтобы очень, — признался я честно. — Оно конечно с вами веселее, но слишком уж часто по голове получаю.
— Нешто напрасно?
— По голове-то? — я собрался возмущенно поведать о несбывшихся планах на освобождение, порушенных Алексашкиным ударом в мою челюсть, но услышал поскрипывание снега за дверью и решил повременить. Может, это просто переминается с ноги на ногу часовой, а может, и кто-нибудь дюже любопытный приложил чуткое ухо.
Глаза постепенно привыкли к темноте, да и сквозь неплотно подогнанные доски дверей проникало немного света. Осторожно подошел к еле различимым силуэтам сокамерников. Разглядел пятерых — значит все присутствующие давеча на поляне остались живыми.
— Благодари Петра Лександрыча, паскуда, — раздался голос Меньшикова. — Не то придушил бы тебя, как крысеныша.
— А мне думается, — прервал денщика князь, — не встрянь Дмитрий, так нас сразу живота и лишили бы.
— Оно еще неизвестно что ждет впереди. Может, ежели сразу, так и лучше было б, — высказался боярин Федор.
Солдаты молчали. Лишь один горестно вздохнул.
Опустившись на колени, я еле слышно прошептал, чтобы Алексашка продолжал меня громко ругать, а Светлейший время от времени его окорачивал. Князь кивнул и толкнул денщика кулаком в плечо, призывая к действию. Под искренние Алексашкины проклятия я рассказал обо всем как есть, в заключении выразив уверенность, что генерал захочет еще со мной пообщаться. Он хоть и не поверил во все, что я наплел, но сомнения наверняка гложут — иначе, почему все мы еще живы? Вот тогда-то постараюсь сориентироваться в обстановке насчет побега, а возможно и воплотить план по захвату бородача в заложники.
— Почему мы должны тебе верить? — спросил Федор.
— Почему? А на кой мне вас обманывать? Вот скажи: зачем мне вас подбивать на побег?
— Ну-у… — протянул боярин, не найдя ответа.
Даже Алексашка прекратил меня костерить, задумавшись над вопросом. А может, просто устал ругаться впустую.
— А вот зачем мне помогать вам? Я-то в вашем мире… в смысле, в вашей мирской жизни человек случайный. Мне что одни, что другие — все едино. Разве что с вами первыми встретился, да вы напоили и накормили меня. Зато те не связывали и по голове не били, несмотря даже на то, что на моих руках кровь их товарищей. Вот убегу один. Одному легче.
— И куда ж подашься, коли один сбежишь? — с усмешкой спросил князь.
— Да в первую попавшуюся деревеньку. Найду там какую-нибудь добрую вдовушку, жаждущую мужской ласки. Я ж всю жисть в монастыре провел. У меня этой ласки знаете сколько нерастраченной? Ого-го!
— Ишь ты, раскатал губищу, — прервал Федор. — Хлебни вон водицы да поостынь.
— При упоминании о водице я ощутил сильную жажду и облизнул пересохшие губы. В стороне, куда кивнул боярин, заметил темный силуэт, напоминающий бочонок. Подойдя на четвереньках, наклонил — действительно водица. Рядом не обнаружил ни ковшика, никакой другой мелкой посудины, поэтому напился прямо из бочонка, наклонив так, чтобы вода была у самого края.
— А кто такой этот Евлампий Савин, — спросил, отерев ладонью губы.
— Лет десять назад государь Федор Борисович лишил его и весь его род дворянского звания, — после некоторой паузы заговорил Светлейший Князь. — Под началом Савина южное порубежье находилось. Так он, вступив в сговор с крымским ханом, продавал в полон русских людей целыми деревнями.
— Это как же так?
— Пропускал крымчаков, а потом отправлял погоню по ложному следу, заранее подготовленному.
— И за это его только дворянства лишили?
— Поймали бы, так повесили, аки вора. Да только не слышно о нем ничего было доселе.
— Ясно. А как же вас-то живьем взяли, после того, как этот, кх-м, Александр врезал мне в челюсть?
— Услышав, что меня нужно взять живым, я договорился с Савиным, мол, сдамся, ежели остальным тоже жизни сохранят, — пояснил князь. — Любопытный я, понимаешь ли. Захотелось очень узнать, зачем это Бельские меня живым видеть захотели. Так это оказывается твоя выдумка?
— Тише ты, Петр Александрыч, — шикнул я, кивая на дверь.
— Ты еще будешь Светлейшему Князю указывать?! — изловчившись, Алексашка пнул меня в плечо, и я кубарем отлетел в сторону.
Князь что-то крикнул денщику, но я не расслышал, ибо мое внимание сосредоточилось на внезапной идее. Идею гениальной не назвать. Она, скорее, крайне авантюрная. Но не ждать же покорно уготованной нам участи, аки овцы неразумные?