— Невеселая перспектива, — хмыкнул я. — Тот, кто переживет еще один день такого забега, устанет так, что ни на что не будет способен.
— Отчего же? — удивился моему заявлению молчавший доселе Савелий. — Беги и беги себе налегке. Вот мы бывалочи на марше, да с полной выкладкой пуда в полтора, да без отдыху и сразу на османа… Ох и рвали его от злости…
— Полз бы ты, Димитрий, к Евлампию, — сквозь навалившуюся дрему донесся голос Меньшикова. — Эй, Димитрий. Уснул либо?
— А? Чего?
— Да тише ты, — Алексашка тревожно глянул в сторону костров и снова зашептал: — Я чего говорю-то, уболтал бы ты Евлампия, чтобы нынче бечь не надумали. Скажи, мол, то да се. Ну, да ты ж языком молоть горазд. А?
Мне не хотелось никуда ползти, не хотелось ни с кем разговаривать. Хотелось свернуться калачиком прямо так, на затоптанном грязном снегу и забыться до утра, желая лишь одного, чтобы это утро не наступало как можно дольше. Однако какая-то сила заставила встать на четвереньки и перебежками вернуться к генералу. Тот тоже не спал и встретил меня так, будто бы ждал.
— Ну? — прищурил он вопросительно глаз.
— Короче так, пацаны, — привалился я к чьей-то спине, — сегодня шухер отменяется. Ферштейн, чи нихт?
— Чого вин гутарит? — подал голос один из бандитов.
— По-русски изъясняйся, говорун, — нахмурился Евлампий.
Я уселся по-турецки и, авторитетно жестикулируя распальцовкой, привел аргументы, почему нельзя пытаться убежать сегодня. Разумеется, о надежде на организованную оскольскими казаками погоню не сказал, ибо в этом случае для Евлампия с подручными, как говорится, хрен редьки не слаще. Говорил в основном о необходимости дождаться, когда полон по планам крымчаков увеличится втрое, и лишь тогда сколотить надежную боевую команду, с которой не грех будет устроить татарам локальный апокалипсис. Сделав короткую паузу, но не дождавшись, когда кто-нибудь спросит, мол, что такое локальный апокалипсис, завершил речь заявлением, что если братва надумает устроить шухер нынче ночью, то никто их не поддержит.
С последним словом меня покинули последние силы, и я уснул, вновь привалившись к чьей-то спине. Савин вроде бы что-то говорил и даже пытался меня растолкать, но моему организму не было до него абсолютно никакого дела.
Крымский принц
Бег. Грубая веревка стерла кожу на запястьях до крови. Хриплое дыхание соседей. Желание упасть и умереть. Словно в усмешку над таким желанием, всплывающие в сознании слова Савелия о марш-броске с полной выкладкой. Даже и думать не хочется, сколько шагов пробежал бы, если сейчас на меня навьючить полтора пуда груза… Мысли отвлекали и успокаивали. Вспомнилась наука родного дядьки, и я начал дышать в такт бега — на два шага вдох, на два шага выдох…
Колонна как всегда неожиданно остановилась, и мы попадали, натыкаясь друг на друга. Наверное, крымчаки решили казнить очередного бедолагу, не выдержавшего забега. Лучше бы не останавливались. Теперь подняться и снова бежать будет невыносимо трудно…
Зимний день короток, но нас гнали и в темноте. Гнали, пока не послышались возбужденные голоса, и вокруг возникла какая-то суета. Колонна остановилась, полон, сбили в кучу, сняв веревочные петли с рук. Через несколько минут к нам втолкнули новых пленников. Я даже сквозь невероятную усталость удивился тому, что это были только женщины и подростки. До сих пор женщин, как особо ценный товар, везли на лошадях, коих хватало с лихвой. Неужели набрали полонянок с излишком?
Однако все оказалось гораздо хуже. Ситуацию растолковал Алексашка, успевший расспросить подростков. С бабами разговаривать было бесполезно, ибо все они либо выли, либо наоборот находились в ступоре, сквозь который невозможно было пробиться. В общем, налетели крымчаки на очередное селение, застав обитателей врасплох. Вот только оказалось то селение не владением какого-нибудь порубежного помещика, а свободным казачьим хутором. И ладно если бы, застав врасплох, татары порубили взрослых казачков. Но они-то не за головами пришли, а за полоном. А полон на сей раз зубастым оказался. Опомнились хуторяне, да устроили гостям смертельную мясорубку. В итоге, взяв менее двух десятков баб и детей, крымчаки потеряли полсотни убитыми и тяжело ранеными. Раненых сам татарский принц и добил, пообещав по возвращению вырезать и их детей, дабы не поганить род неумелыми воинами, неспособными большим числом одолеть горстку русских.
Алексашка замолчал и посмотрел мне за спину с таким выражением, будто увидел смертельного врага. Так оно и оказалось, к нам подобрался бандитский генерал.