— Мне не стоило этого делать. Это плохая идея, — пробормотала я себе под нос, разглаживая черную юбку годе. Она была длиной чуть ниже колена с бисерной вышивкой, которую бабушка добавила по краям. Я надела ее с кроп-топом на запах с расклешенными рукавами, расшитыми радужными бабочками, и обула черные шлепанцы на платформе. Распущенные дреды ниспадали на плечи, и я нервно перебирала пряди, сидя в тихой комнате с бетонными стенами и решетками на окнах.
Когда я назвала охранникам на воротах фамилию «Эспозито», их лица побледнели. Они забормотали что-то по рации, потом исчезли и вернулись, как мне показалось, час спустя, чтобы впустить меня. Клянусь, один посмотрел с мольбой, словно умоляя меня развернуться и уехать домой, но, скорее всего, я преувеличиваю. Второй охранник, крупный мужчина в такой же униформе, как у Чада, оглядел меня с ног до головы, словно у меня выросло две головы. По пути к комнате он спросил, уверена ли я в своем решении.
Я не ответила ему, потому что сама толком не понимала, что делаю, но отступать не собиралась. Хоть я сама прекрасно понимала, что поступаю, мягко говоря, неразумно, но мне было всё равно. Хотелось увидеть того, кто прочитал мои самые сокровенные мысли. Всю дорогу я нервно крутила волосы на пальце, и перед тем, как выйти из машины, успела освежить темно-вишневую помаду на своих губах.
Моя нога нервно подрагивала от волнения, пока я гадала, каким окажется человек, который вот-вот войдет. Как он будет выглядеть? Будет ли страшным? Наверное, да. Должно быть, он нехороший человек. Ведь хорошие люди не попадают в тюрьму строгого режима, правда?
Но любопытство опасная штука, иногда оно заводит совсем не туда, куда хотелось бы.
Он послал за мной своего брата, чтобы тот встретился с «одиноким поэтом». На моих губах мелькнула слабая улыбка от мысли, что я его заинтересовала. Приятно осознавать, что мои слова кого-то смогли заинтриговать. В конце концов, это ведь главное для писателя.
Мне не терпелось увидеть того, кому я раскрыла свои секреты. Не знаю, чего я ожидала, когда дверь распахнулась и в дверном проеме появился мужчина. Я не романтизировала этот момент — даже мысленно, но тот образ, который я нарисовала у себя в голове, кардинально отличался, от того, кого я увидела перед собой.
Мужчина, вошедший в комнату, выглядел мужчиной во всех смыслах этого слова. Он был ростом под два метра, широкоплечий и мускулистый, его тело говорило о воплощении силы, власти, гнева — таким, каким можно представить себе образ настоящего мужчины. Незнакомец не был похож на джентльменов из «Бриджертонов», нет. Его внешность была грубой, и от него исходила сильная энергетика, словно он мог задушить любого одной своей аурой.
Он был пугающе красив. У него была аккуратно подстриженная бородка, черная, как ночь, с едва заметной сединой, которая подчеркивала смуглый оттенок его кожи. Римский нос и серые глаза, почти как у его брата. Только… страшнее, злее. Его взгляд был холодным и пронзительным, как вспышки молнии, отчего становилось не по себе. Его кожа была оливкового оттенка, а белая майка открывала руки, покрытые татуировками, которые тянулись от кончиков пальцев до самой шеи. Вероятно, их было больше, но оранжевый тюремный комбинезон, не давал возможности узнать наверняка.
Под его взглядом я почувствовала себя маленькой девочкой. Слова застряли в горле, пока я сидела и смотрела на него снизу вверх, с широко распахнутыми от изумления глазами, пытаясь осознать происходящее.
Он не выглядел добрым, но мое сердце пропустило удар, а самые темные и скрытые уголки моей души — те, что я старалась скрывать, что жаждали сильного, опасного мужчины, способного одновременно защитить и ранить — взывали к нему.
Желание…
Я хотела его. С того самого момента, как его серые глаза встретились с моими. Они были безжизненными, пустыми, бездушными и пугающими. Но мне было всё равно. Меня не волновало, что воздух в комнате застыл, что температура упала, что передо мной ужасный человек. Он сидел за решеткой, вероятно, за чудовищные преступления, но в тот момент это не имело значения.
Он молчал, садясь по другую сторону стола на металлическую скамью, и положил руки на серебристый металлический стол — без цепей и наручников. Мне казалось, что он читает меня как открытую книгу, но даже если нет — он уже знал обо мне всё, а я о нем не знала ничего. Даже сидя, он возвышался надо мной, его мышцы напряглись, когда он положил руки на стол и молча наблюдал за мной.