Ах... если бы только знала тогда, насколько это окажется опасным. Я бы лучше поклялась связать свою душу с крысой или с тем никчемным пьяницей, у которого всегда застревала еда в бороде. Только не с Массимилиано, только не с ним.
Был канун Рождества, и в маленьком городке царила неповторимая праздничная атмосфера.
Был канун Рождества, и в маленьком городке царила неповторимая праздничная атмосфера.
Я старательно украсила бар рождественскими гирляндами и поставила маленькую елку. Завсегдатаи бара повесили на ее верхушку мою фотографию и сказали, что это потому, что я — Ангел.
Я не смогла сдержать слез, ведь это было, наверное, одно из самых трогательных поступков, которые кто-то когда-либо делал для меня.
Но, несмотря на всю эту красоту — украшенные рождественскими гирляндами дома и газоны, праздничные витрины магазинов и сверкающие улицы — я чувствовала себя одинокой. Я не праздновала Рождество так, как это делали другие жители городка. Луан и бабушка никогда особо не верили в него, и я тоже не впитала этой традиции.
Луан всё еще была на Гавайях и не собиралась приезжать. Прошло уже немало времени с тех пор, как я в последний раз обнимала ее. Но всякий раз, когда я поднимала эту тему, Луан только смеялась, недоумевая, зачем я придаю этому значение, и утверждала, что физическое присутствие не имеет значения, ведь наши души преодолевают любое расстояние. По ее словам, когда мы спим, наши души встречаются, и с того дня, как я родилась, она ни на миг не оставляла меня.
Я хотела возразить, сказать, что всё это не то, что мне нужна она здесь, — рядом. Иногда мне хотелось, чтобы мы меньше полагались на связь душ, чтобы она могла быть просто рядом со мной в реальной жизни.
Я выпрямилась, когда дверь камеры открылась, и в комнату вошел Массимилиано.
— Привет! — воскликнула я, расплывшись в широкой улыбке, взволнованная его появлением. Он подошел к своему обычному месту, его холодные серебряные глаза встретились с моими, словно изучая каждую мою мысль. Я не могла сдержать радости и поправила на голове праздничную красную шапку, которую надела, чтобы вызвать улыбку на его лице, хотя он почти никогда не улыбался.
— С Рождеством! — пропела я, протягивая ему капкейк с единственной свечкой на нем, которую держала в руках.
Массимилиано молчал несколько мгновений, словно впитывая образ меня в рождественской шапочке и с капкейком перед его лицом. Я заметила едва заметный подъем уголка его губ, когда он сел напротив, и тихонько рассмеялась.
— Я подумала, что сделаю тебе что-то приятное и проведу с тобой немного времени в такой праздничный день, — начала я, ставя угощение точно по центру стола.
Было странно: солнце уже садилось, а мне всё равно позволяли приходить к нему, когда захочется. Никаких запретов, никакого «это нельзя проносить внутрь» или «супружеские визиты запрещены». Ворота всегда открывались, стоило мне подъехать, а затем меня провожали внутрь. Никто со мной не разговаривал, наоборот, старались избегать взглядов, смотрели в пол, и даже если я их приветствовала, не отвечали. Но мне было всё равно, я не акцентировала на этом внимание.
Опираясь на стол, я наклонила голову и посмотрела на мужчину, который редко говорил, но всегда внимательно слушал меня. Я могла говорить часами, а он просто сидел и слушал. Я читала ему свои любимые стихи, рассказывала, что они значат для меня.
Он знал обо мне всё, и я сама его впустила в свою душу. А вот я о нем не знала ничего. Даже его среднее имя3 — если оно у него было.
Я тихо вздохнула, потянулась к сигарете, которую запрятала за ухо, и поднесла ко рту. Держа ее между губами, я сказала:
— Сначала нужно загадать желание.
Наклонилась ближе, чтобы поджечь ее от свечки на кексе, не отрывая взгляда от его лица. Я сделала глубокий вдох, позволяя дыму заполнить легкие, затем откинулась назад, убрала сигарету с губ, держа ее между указательным и средним пальцами. На ней остался отпечаток моей темно-вишневой помады, я выдохнула, а затем сделала еще одну затяжку.
— Теперь ты можешь загадать желание, — сказала я с улыбкой, выпуская дым. — Или мне это сделать? — добавила я, понимая, что он, скорее всего, не будет заниматься такими глупостями.
Его пальцы, как всегда, играли с золотой монетой. Я наблюдала за этим мягким танцем металла между его крепкими, покрытыми татуировками пальцами, и словила себя на странной зависти. В том, как он обращался с монетой, было столько неосознанной нежности, что мне хотелось оказаться на ее месте — быть тем, что вечно скользит между его пальцами, согреваясь их теплом, постоянно притягивая его внимание.