Я радостно подскочила на ноги, услышав, как открывается дверь, и не успел Массимилиано войти в комнату, как я уже бросилась в его объятия, обвив ногами его талию и руками шею, цепляясь за него, словно изголодавшаяся возлюбленная.
— Спасибо, спасибо, спасибо! — я без конца повторяла эти слова ему в шею, обнимая его так крепко, как только могла.
Ощущение его большого тела, держащего меня, слишком напоминало тот дом, который я так долго искала и о котором так тосковала.
— Спасибо... огромное, — еще раз искренне произнесла я, немного отстраняясь от него, чтобы встретиться с ним взглядом.
Его серебристые глаза смотрели в мои — без теплоты или одобрения, только с той привычной холодной пустотой, в которой я, как ни странно, находила утешение. На миг я застыла, утопая в них, но радость так и рвалась наружу, словно неуправляемая буря.
— Дай покажу всё, что я тебе купила! — я выскользнула из его объятий и рванула к столу, заваленному сувенирами.
Я из тех людей, кто предпочитает покупать маленькие, но значимые вещицы, чем что-то бессмысленное, но дорогое и броское. Судя по тому, как он всё организовал в Париже, я поняла, что он явно непростой человек, — влиятельный и обеспеченный, поэтому просто следовала своей привычке: заглядывала в разные магазинчики и покупала то, что напоминало мне о нем. Каждую вещицу я тщательно обернула в красивую подарочную бумагу.
— Это всё для тебя! Надеюсь, тебе понравится.
Я откинулась на спинку стула и достала толстую пачку пленочных фотографий.
— Я, наверное, миллион наснимала! — с легкой улыбкой сказала я. — Хотела, чтобы ты всё увидел.
Разложила снимки на столе между нами и начала показывать.
— Вот, смотри, это первый снимок, который я сделала в пентхаусе. Тут Луан собирается на прогулку, — я указала на фото, где мама смотрится в зеркало, аккуратно нанося матовую коричневую помаду.
Я продолжала перебирать фотографии, показывая их ему одну за другой. По мере того, как стопка становилась тоньше, я почувствовала, как щеки слегка покраснели. Прикусив губу, я решилась передать оставшиеся снимки.
— Это я, — коротко пояснила я, стараясь не выдать волнения, пока он брал фотографии, которые я подвинула к нему.
Первой оказалась простая фотография, где я смеюсь, надкусывая бублик. Но среди них была еще одна... Луан сняла ее, когда я принимала ванну. Без пены или лепестков роз, мое тело было полностью обнажено.
Я долго сомневалась, стоит ли вообще показывать ее. В итоге я спрятала снимок в самый низ стопки, чтобы показать ему на обратном пути. И прежде, чем успела передумать, я уже была здесь.
Он просматривал фотографии, не торопясь, всё так же перекатывая между пальцами золотую монету. Стопка становилась всё меньше, и он аккуратно раскладывал снимки перед собой.
Когда его взгляд задержался на моем обнаженном фото, я почувствовала, как внутри всё сжалось. Пальцы нервно крутили серьги, а я украдкой наблюдала за ним сквозь ресницы. Он поднял фотографию двумя пальцами, и поднял на меня взгляд.
Я судорожно прикусила губу, ожидая что он скажет.
— Это Луан фотографировала, — вырвалось у меня. Я не хотела, чтобы он думал, что меня фотографировал кто-то другой, тем более мужчина.
Его серебристый взгляд скользнул по мне, будто снимая одежду слой за слоем. Казалось, он видел меня насквозь, каждую деталь, что была запечатлена на том снимке. Под его пристальным, уверенным взглядом мое тело будто вспыхнуло, кожа начала покалывать.
— Иди сюда, поэт, — позвал он.
Я сделала шаг вперед, подчиняясь, как послушный зверек. Он откинулся на спинку кресла, жестом давая понять, чтобы я села к нему на колени.
Под его прожигающим насквозь взглядом мне стало трудно дышать, пока я нервно прикусывала щеку изнутри.
Вся смелость, которую я чувствовала, позируя для того снимка, вдруг исчезла.
— Посмотри на меня, поэт, — скомандовал он, и я тут же посмотрела на него.
Дыхание перехватило, как только я взглянула ему в глаза, я словно утопала в них. Сердце бешено колотилось, и я мечтала лишь о том, чтобы он продолжал говорить со мной.
— Я, блядь, предупреждал тебя, — начал он.
Звон упавшей монеты заставил меня вздрогнуть, прежде чем я ощутила его палец под подбородком. Он медленно провел им по моей нижней губе, вглядываясь в мои глаза.
— Я не умею любить, куколка, никогда не умел и не научусь. Но ты… Ты такая хорошая девочка, — прорычал он.
Его голос стал ниже, когда он наклонился ближе, касаясь носом моего лица.