Солдаты выпустили ее, и в комнату вошел другой заключённый — высокий, с кожей цвета красного дерева и дредами до поясницы. Его тело покрывали шрамы и татуировки. Он был одним из самых опасных в тюрьме: осужден за тридцать два убийства, хотя на его счету было пятьдесят семь жертв. Он проникал в дома к одиноким мужчинам, насиловал их, убивал, а затем издевался над телами до тех пор, пока они не начинали разлагаться, после чего переходил к другой жертве.
Он отбывал одиннадцать пожизненных сроков без возможности условно-досрочного освобождения. Когда Лерой вошел в комнату, солдаты закрыли за ним дверь. Он склонил голову в знак уважения к сидящему перед ним могущественному человеку.
— Дон, — произнес он, стараясь контролировать свой глубокий голос, в то время как его сердце бешено колотилось от страха. Лерой терялся в догадках, зачем его вызвали в личные покои итальянского Дона. Он не хотел лишний раз пересекаться с этим человеком.
Массимилиано молчал — за него говорил солдат.
— У дона есть для вас подарок, мистер Лерой, — проговорил он, указывая на связанного голого мужчину. Того самого надзирателя, который издевался над Лероем. Глаза Лероя расширились при виде униженного Стива, некогда всемогущего начальника.
— Шеф? — потрясенно произнес он, не из жалости, а от неверия. Лерой посмотрел на солдата, ища подтверждения, и тот кивнул.
— Ты волен поступать, как тебе заблагорассудится, — произнес солдат с заметным итальянским акцентом, отступая. Стив закричал, несомненно, зная о наклонностях Лероя. Он не раз заставал того насилующим заключенных, и согласие жертв никогда не интересовало Лероя. Изнасилование было его главным пристрастием.
— Н-нет! Нет! П-п-пожалуйста! — закричал он, когда Лерой обошел его сзади. Лерой быстро снял свой оранжевый комбинезон, позволив ему упасть и растечься вокруг лодыжек, его руки потянулись к бледной заднице Стива. Мощные ладони Лероя резко ударили по ягодицам Шефа, и Стив вскрикнул от острой боли, отчего на лице Лероя расплылась ухмылка. Другой рукой Лерой поглаживал себя. Его рука скользнула вниз по ягодице мужчины, отыскивая розовый бутон, на котором было нечто большее, чем просто немного коричневатого оттенка.
— О, Шеф, посмотри на себя. Ты девственник, — прохрипел Лерой, пальцы ног подгибались от возбуждения при мысли о том, что должно было произойти.
Он раздвинул ягодицы Стива и плюнул на интересующее его место, в то время как Стив кричал и умолял.
— Да, да, продолжай умолять, — проворчал Лерой, приближая свой член к тугому сжимающемуся от страха отверстию.
Лерою особенно это нравилось, ведь это означало, что Стив будет еще туже.
Массимилиано встал, потягиваясь, и один из солдат протянул ему газету. Он развернул ее и слегка хмыкнул, когда в комнате раздались удовлетворенные стоны Лероя, и болезненные крики Шефа. Дон подошел к двери, не обращая внимания на звуки, наоборот, желая дать Лерою столько времени, сколько тот захочет, пока Шеф будет его сучкой.
Дон никогда не пачкал руки грязной работой. Он был Доном — он не убивал кого ни попадя, для этого были другие люди. Не потому, что не умел, а потому что считал недостойным марать руки о простолюдинов. Только равные ему по статусу — лидер якудзы, глава мафии в Южной Африке или русской — могли удостоиться чести быть убитыми его рукой.
Солдат придержал дверь для Дона, который вышел как раз, когда мимо проходил молодой надзиратель с почтой для заключенных. Этот надзиратель был совсем молодым парнем, ему было всего двадцать пять, и он выглядел очень напуганным. То, как он задрожал при виде Массимилиано, ясно говорило о его неопытности и страхе перед столь могущественным человеком. Но Чаду, так звали парня, уже дважды удалось заговорить с ним. Пусть оба раза тот отвечал лишь коротким мычанием, но это всё равно означало, что Дон его услышал, что само по себе было впечатляющим достижением.
Размяв ноги, Дон, собирался вернуться обратно. Он планировал почитать газету под музыку Синатры и звуки Лероя, развлекающегося с Шефом. Но его внимание привлекла стопка бумаг, которую держал Чад. Он не произнес ни слова, но этого и не требовалось, потому что Чад уже опередил его.
— Это письма для заключенных, некоторые от родственников... — его голос затих, когда он услышал стоны, доносившиеся из-за спины Дона. Чад нервно сглотнул, слыша, как Шеф рыдает, словно ребенок, а от грязных слов тюремщика, по коже побежали мурашки. Он замер на мгновение, а затем быстро добавил:
— И-и еще от женщин, к-которым, э-э... нравятся заключенные, что-то вроде л-любовных писем, — выпалил он с нервным смешком. — Таких приходит много, — он сжал стопку писем покрепче и решил, что нужно как можно быстрее убираться подальше.