Мои пальцы задержались на его бородке, и, вопреки здравому смыслу, я сократила расстояние между нами и поцеловала его. Я хотела этим поцелуем стереть всю боль, которую он мне причинил. Хотела забыть те долгие дни, когда приходилось лежать в постели и заживлять раны в одиночестве. Я хотела вернуться в тот момент, когда мы были в той тюрьме, я сидела на нем верхом, а его руки сжимали мои волосы, пока он неистово целовал меня, словно хотел полностью подчинить себе.
Когда я поцеловала его, его губы двигались с той же яростью и жадностью, что и в наш первый раз. В этом поцелуе было всё — голод, злость, страсть, желание, сила... Боже, его поцелуи были как проклятие. Они затягивали, захватывали, поглощали. Я застонала ему в губы, выгибая спину, сильнее прижимаясь к нему. Пальцы непроизвольно скользнули вверх к волосам, крепко впиваясь в пряди, пока он трогал меня так, будто владел каждым миллиметром моего тела.
Я наслаждалась его настойчивостью, тем как он целовал меня, не давая сделать и вздоха, пока внезапно это не стало пугающим. Голова закружилась, и я почувствовала, как теряю контроль. Сжав его волосы еще сильнее, я попыталась отстраниться, дергая изо всех сил, но он не отступал. Только тогда, когда я начала задыхаться, он наконец уступил. Я жадно втягивала воздух. Мои глаза наполнились слезами, грудь резко вздымалась.
— Так нельзя, — резко выпалила я между прерывистыми вдохами, стараясь прийти в себя. — Всё, что ты делаешь, обязательно должно быть таким… интенсивным? — спросила я, пытаясь найти ответы в его глазах. Но он молчал.
Его серебристый взгляд скользнул по моему лицу, затем опустился на грудь, изучая тонкий топ и атласные шорты, в которые меня переодели. Он легко перекинул мои волосы через плечо, молча рассматривая мою грудь, шею, ключицы…
— Я хочу домой, — тихо начала я. — В смысле, обратно. В свой фургон, в свой город. Думаю, мне нужно попрощаться с тем, что я знала раньше, — я пыталась убедить его, надеясь, что он согласится. — У меня там остались важные вещи. Я просто хочу увидеть фургон, людей. Помолиться в последний раз… не знаю.
— Хорошо, — спокойно ответил он, обхватывая мою шею ладонью и заставляя взглянуть на него. Его пустые глаза смотрели на меня сверху вниз, без тени эмоций.
— Хорошо? — повторила я, сбивчиво дыша, чувствуя, как сердце пропустило удар.
От его взгляда у меня заколотилось сердце, а в животе запорхали бабочки. Я не смогла сдержать удивленную улыбку.
— Хорошо, — сказала я уже увереннее, прежде чем он снова наклонился и поцеловал меня. На этот раз поцелуй не был удушающим. Его губы двигались медленнее, но с той же глубокой, почти пугающей, интенсивностью.
— Но сначала я познакомлю тебя со своей семьей, — спокойно добавил он. — Вижу, тебе уже лучше. Они приедут сегодня вечером. А утром мы отправимся в город. После этого — на Гавайи.
Я замерла, широко раскрыв глаза. Информация обрушилась, как лавина, но стоило ему произнести слово «Гавайи», как по моей спине пробежал холодок.
— Г-Гавайи? З-зачем нам ехать на Гавайи? — спросила я, молясь, чтобы он сказал, что хочет познакомиться с Луан, а не что-то другое.
Он наклонился ко мне, прижался лицом к шее, словно слушая мой пульс и наслаждаясь тем, как он участился.
— Ты знаешь зачем, поэт, — прошептал он.
— Я… я имею в виду… мы не можем пожениться сейчас, Массимилиано, — слабо возразила я, заикаясь. — У меня ведь только что был сердечный приступ, черт возьми! Мне нужно время, чтобы восстановиться, отдохнуть. Да и потом… мы ведь толком не знаем друг друга. Разве не стоит сначала снова сходить на первое свидание? Или на несколько. Или, может, пройти терапию для пар… или что-то еще. Что угодно, только не… не сразу в брак, — я несвязно бормотала, отчаянно пытаясь найти хоть какую-то отмазку.
— Неужели ты не хочешь, блядь, выйти за меня? — спросил он с ухмылкой, приподняв бровь в ожидании моего ответа.
Конечно, не хотела! Но что-то подсказывало мне, что не стоит этого говорить. Я сидела на перилах балкона его виллы, а мы были на четвертом этаже. Возможно, так сразу и не скажешь, но я была умнее, чем казалась.
— Ко-конечно, хочу, — начала я, и это было всё, что он позволил мне сказать.
Я стояла у раздвижных дверей, ведущих в сад, нервно теребя подол своего платья и пытаясь понять,