— Так на чем же я остановился? Ах, да, гараж. Они заходят в гараж, и мотоцикл, конечно, там. Она восхищается крутым байком, все дела. Начальник просто наблюдает за ней, а потом снова пытается подкатить, спрашивает, не хочет ли она прокатиться, а она спрашивает: «На этой адской штуке?» На что он отвечает: «Я не о мотоцикле» и начинает объяснять, что считает ее сексуальной, и просто хочет трахнуться с ней, и что она, должно быть, тоже этого хочет, раз пришла к нему в шортах и майке. Девушка говорит ему: «Что с тобой, блядь, не так?», и бежит обратно в дом чтобы забрать свою сумку и свалить. Вот тут-то всё и становится интересным. Мужик возвращается в дом и заявляет, что она никуда не уйдет. И когда она оборачивается, чтобы показать ему средний палец, он стоит там с кувалдой в руках. Она сразу понимает — дела плохи, пытается его успокоить, отступая назад, но жизнь — не всегда сказка, и не всегда происходят вещи так, как нам хочется.
— Короче говоря, мужик набрасывается на нее с кувалдой, бьет ее снова и снова. Она пытается отползти, зовет на помощь, но к тому времени она уже была похожа на отбивную. Он избил ее кувалдой и оставил умирать посреди кукурузного поля.
Он замолчал, и я, почувствовав на себе его взгляд, застыла, пытаясь понять, к чему он клонит.
— Я думал, она точно умерла — хрупкая женщина ростом метр шестьдесят, забитая кувалдой крупным деревенщиной, но нет, она выжила. Я подумал тогда «надо же, женщины... какие удивительные создания».
Он говорил так, будто это действительно поражало его, а затем прочистил горло и начал закатывать рукава.
— Кстати, прости за опоздание. Я бы поднялся раньше, если бы не пришлось развлекать гостей. Знаешь, поэт, внизу находятся врачи мирового класса, которых я нашел, пока ты была в бегах, специально для этого случая. Лучшие доктора, которых только можно нанять за деньги — они все сегодня здесь, и пробудут весь следующий месяц, — он поднялся, и в этот момент я увидела кувалду. Всё это время она стояла у ванны, скрытая от моих глаз. Он взял ее в руки и направился ко мне.
— Массимилиано! Пожалуйста! — было нетрудно догадаться, что он собирался со мной сделать.
— Сегодня ночью, поэт, — он сделал шаг ко мне, переложив часть веса кувалды на левую руку, готовясь замахнуться, — я буду бить тебя этой кувалдой, а те врачи внизу со всех уголков мира, соберут тебя для меня по частям.
— На помощь! Кто-нибудь, помогите! Массимилиано, прошу! Прости меня! Прости! Нет! Нет! Нет! — кричала я в панике, чувствуя, как горит горло.
Я отчаянно пыталась отползти от него, но он с легкостью сокращал расстояние между нами.
— Не волнуйся, моя Даралис. Это будет похоже на поэзию, — с этими словами он навис надо мной. Я вытянула руки перед собой, крича и рыдая, умоляя о пощаде в эти последние мгновения, пока он поднимал кувалду над головой. Его серебристые глаза смотрели на меня с таким холодом, что я поняла — пощады не будет.
Кувалда обрушилась на меня в первый раз, ударив по виску. Боль была настолько невыносимой, такой мучительной, что крик застрял в горле, без шанса вырваться наружу. Мир перед глазами исказился, размазался в туманной пелене, прежде чем я почувствовала второй удар. На этот раз удар пришелся в левую коленную чашечку.
Слезы текли по моему лицу, смешиваясь с кровью, пока из меня вытекала теплая густая жидкость, окрашивая пол. Кровь заполнила рот, обжигая своим металлическим вкусом, когда он продолжал снова и снова избивать меня кувалдой.
Я почувствовала еще два удара, прежде чем реальность погрузила меня в нечто, что можно было бы назвать как самую мучительную смерть из всех возможных.
Я всё еще была в сознании, но тело уже не слушалось. Казалось, я уже была мертва, но боль продолжала пронзать каждую клетку, и каждый удар отзывался в мозгу яркой вспышкой.
Он обрушил на меня кувалду в очередной раз, потом еще раз, а потом еще раз — последний.
Я не могла представить, как выглядела ванная, как выглядел он, как выглядела я сама. Вероятно, всё окрасилось кровью, а части меня, наверное, разлетелись по всей ванной, словно осколки разрушенной мозаики.
Я лежала на холодном полу многомиллионного дома, как разбитая игрушка. В последние минуты своей жизни я осознавала всю абсурдность происходящего: обнаженная в ванной своего насильника, окруженная роскошью, которая только подчеркивала мое унижение. Надо мной гордо возвышался Массимилиано Эспозито — мой мучитель, мой убийца. В его правой руке безвольно покачивалась кувалда, омытая кровью. Кровью его любовницы — женщины, которую он никогда не позволит себе потерять. Даже через смерть.