— Тебе понравится. Налани делает лучшее кокосовое пиво на свете, — сказала Луан, сидя напротив и улыбаясь.
Я попыталась улыбнуться в ответ, но получилось криво.
— Никогда не слышала о кокосовом пиве, — выдавила я, надеясь хотя бы слабо рассмеяться, но слова прозвучали пусто, безэмоционально. Луан нахмурилась, но ничего не сказала.
Налани подошла к нам с четырьмя большими кокосами в руках и раздала их — сначала мне, потом Массимилиано, затем Луан, а последний оставила себе.
— Спасибо. У тебя прекрасный дом, Налани, — сказала я, слушая, как неподалеку от хижины мягко разбиваются волны.
Мы сидели на выкрашенной в белый цвет деревянной скамейке, которой Налани так гордилась — она сделала ее вместе с отцом незадолго до его смерти. Высоко над нами раскачивались пальмы, мягко отбрасывая тень на песок, а теплый влажный ветер нежно ласкал кожу. Солнце палило нещадно, и я понимала, почему Луан была в желтом купальнике, прикрытом только прозрачным желтым халатиком. Рядом с ней Налани, одетая в юбку-хула, напоминающая листья рафии и лиф с кокосовым принтом, который красиво поддерживал ее грудь.
— Ну, и как тебе путешествие с... — Луан сделала паузу, словно пытаясь вспомнить имя, и вопросительно перевела взгляд с него на меня.
— Массимилиано, — подсказала я.
Луан не показывала, но я чувствовала — она понимает, что что-то не так. Я больше не была той, кого она знала и вырастила. С того самого момента, как она обняла меня на пороге, я знала, что она всё почувствовала.
Я сидела у Массимилиано на коленях, боясь пошевелиться, чтобы не расстроить его. Когда я рядом, он добр ко мне. Ну, насколько это вообще возможно для Массимилиано Эспозито. А его доброта куда лучше, чем его гнев.
За месяцы восстановления я нездорово привязалась к нему.
Физиотерапия шла медленно, как и ожидалось. Я всё еще ходила с трудом — ноги были слабыми, колени подкашивались, поэтому я пользовалась инвалидной коляской. Но не хотела, чтобы мама впервые после долгой разлуки увидела меня в ней, поэтому попросила Массимилиано держать меня на руках чтобы я не упала.
На фоне Луан и Налани мы с Массимилиано выглядели белыми воронами. Они жили в хижине у воды и всем своим видом излучали беззаботность: лохматые, вечно хихикающие над своими шутками, с пьяными улыбками на лицах. А мы будто сошли с обложки модного журнала или собрались на прогулку на дорогущей яхте в Монако.
На мне было черное платье в пол — из тонкого прозрачного кружева, с открытой спиной и глубоким вырезом.
Массимилиано был одет в стильный комплект от Дольче Габбана — плавательные шорты и рубашку. Солнечные очки он небрежно сдвинул на макушку, а расстегнутая рубашка открывала вид на татуировки на его груди, каждую из которых я знала наизусть. Я обожала его грудь — широкую, крепкую. На ней было удобно спать, и я могла часами ее разглядывать, лениво водя пальцами по его коже.
— Было здорово, — ответила я с улыбкой, чувствуя, как взгляд Луан становится проницательнее.
Она кивнула и перевела взгляд на Массимилиано:
— Так что… — она отпила из кокоса и поставила его на стол. Ее взгляд метнулся в сторону, будто она не могла выдержать пронзительного взгляда Массимилиано. — Свадьба, значит? — больше констатировала она, чем спрашивала, снова повернувшись ко мне.
Я рассеянно поводила пальцем по шершавой кожуре кокоса и кивнула.
— И когда? — поинтересовалась она.
Мой взгляд вернулся к Массимилиано, будто я искала у него подтверждения. Когда наши глаза встретились, я наконец осмелилась ответить:
— В пятницу.
До свадьбы оставалось три дня.
— На пляже, в Италии. Всё будет скромно, только родные и друзья. Получится очень красиво, Луан.
Ее улыбка заметно потускнела, стала печальной. Возможно, она никогда не была идеальной матерью, но ее сердце болело за меня. Я чувствовала это. Она тихонько рассмеялась, словно вспоминая что-то далекое и дорогое сердцу.
— Это ведь то, о чем ты всегда мечтала, да? — спросила она, разглядывая кольцо на моей руке так, будто видела в нем не просто украшение, а оковы, приковавшие меня к этому мужчине.
— Моя малышка вечно стремилась к чему-то большему, — добавила она, повернувшись к Массимилиано. — В ней всегда было столько любви, что это, наверное, истощало ее. Она жаждала любви взамен. Но… ведь нельзя отдавать бесконечно...