Последние слова она произнесла совсем тихо, а потом снова натянула улыбку и повернулась к Налани:
— Я хотела, чтобы она пошла по моему пути. Чтобы выбрала путь Неомы, путь Давы... Но она решила проложить свой собственный, — мы встретились взглядами, в ее глазах читалось многое. Это был немой разговор, понятный только нам двоим.
«Пожалуйста, не надо» — безмолвно молила я.
Каждое ее слово напоминало мне о той моей наивности, которую я давно похоронила. Но больше всего я боялась, что она скажет что-то не то и разозлит Массимилиано.
— Ты поведешь меня к алтарю, Луан, — сказала я твердо, словно это было решено с самого начала. — И можешь взять с собой Налани и Каипо, — я повернулась к Налани с улыбкой.
— Спасибо, — тихо поблагодарила Налани, и на некоторое время разговор стих.
Я медленно попивала кокосовое пиво. Оно не приносило мне удовольствие, но и не было противным. Я не особый любитель алкоголя, но мне нужно было чем-то занять руки.
Тишина начинала угнетать. Мне надоело. Всё, чего я хотела, — это чтобы Луан просто была собой. Моей прежней Луан. Ради этого я и приехала. Хотела забыться с ней, посмеяться, почувствовать себя хоть ненадолго той девочкой, которой была когда-то.
— Налани, включи музыку, — нарушила я тишину. — Хочу потанцевать. Луан рассказывала, как вы с ней и Каипо танцуете на пляже.
Налани усмехнулась, и посмотрела на маму, приподняв брови:
— Она тебе об этом рассказывала?
Впервые за долгое время я искренне рассмеялась, от души.
— Она мне обо всём рассказала, Налани. Вообще обо всём, — поддразнила я. Налани, запрокинув голову, расхохоталась, а потом поднялась со скамейки.
— Пойду включу музыку, пока ты окончательно меня не опозорила, — улыбнувшись, она встала и направилась к хижине.
— Поставь «Three Cool Cats»! — крикнула ей вслед Луан.
Музыка заиграла, Луан тут же защелкала пальцами, и вскочила с места, бросив на меня многозначительный взгляд:
— Потанцуем?
Я повернулась к Массимилиано. Он наклонился и поцеловал меня в уголок губ, убрал руку с моей талии, словно выпуская из клетки, в которую я сама себя заключила.
Я встала на ноги, ненадолго опираясь о стол для равновесия, а потом шагнула навстречу Луан.
Много лет назад, когда мы жили вдвоем в старом фургоне, мы включали радио и танцевали под наши любимые песни, чаще всего мы делали это по четвергам.
Я смотрела, как Луан танцует, взяв мои руки в свои, слегка покружив. Она улыбалась с каждым поворотом и пела, нелепо покачивая плечами. Мама никогда не чувствовала ритма, и каждый раз эта картина заставляла меня смеяться до боли в животе. Но сейчас, глядя на нее, я не знала, как сказать ей, что эта песня больше не моя любимая. Что всё, что было важно раньше, осталось в прошлом.
Мне было всё равно. Единственное чего мне хотелось — сделать Массимилиано счастливым. Я думала о том, как бы побыстрее вернуться к нему, тосковала по его теплу и прикосновениям. Жаждала быть рядом, нуждалась в нем больше, чем в воздухе.
Луан обняла меня за талию, и мы стояли вплотную друг к другу, медленно покачиваясь в такт музыке.
— Даралис? — тихо произнесла она.
Я улыбнулась, не отрывая рук от ее плеч.
— Даралис? — повторила она снова, и я ответила:
— Да?
Но потом она позвала меня в третий раз:
— Даралис?! — и я вдруг поняла. Она не просто звала. Она искала. Искала настоящую меня. Ту, которую она знала. Ее дочь исчезла, а вместо нее появилась другая женщина. Она пыталась достучаться до своей дочери, до той, что была жива еще несколько месяцев назад.
— Где ты, Даралис? — прошептала она так тихо и осторожно, словно боялась спугнуть меня, или то, что осталось от прежней меня.
Желание улыбаться и танцевать пропало. От ее шепота по спине пробежали мурашки. Я молча стояла, глядя в ее глаза, напоминавшие о прежней жизни — той, где моя наивность считалась чем-то прекрасным. Когда-то взгляд Луан наполнял меня уверенностью, с ней я чувствовала себя как дома. А сейчас? Сейчас это тепло стало зыбким, ведь Массимилиано мог забрать его в любой момент за любой проступок с моей стороны.
Я смотрела на нее, на ее лицо, полное свободы и уверенности, и не узнавала. Луан жила полной жизнью. А я? Я же растеряла всё.
— Где мой маленький одинокий поэт? — снова спросила она, и ее голос дрогнул, а лицо помрачнело от боли, которая выжигала меня изнутри. Сердце сжалось, и как бы я ни пыталась держаться, глаза защипало, а в горле встал ком. Улыбка исчезла с моего лица. Мы обе замерли, не в силах сдвинуться с места.