Секундой позже приходит понимание другого. Оно совпадает с волной ужаса, страха и боли. Hебо как будто чернеет, когда пригибает меня к земле в очередной раз, Светкин силуэт расплывается из-за выступивших опять слез. Еле сдерживаясь, делаю шаг навстречу девчушке, протягиваю руку, чтобы схватить, а она отпрыгивает в сторону и заливисто смеется.
- Му... му... - мычу я. - Мупайтэ....
Девчушка переступает босыми ногами и хохочет в полный голос щербатым ртом. За её спиной раскинулись широкие луга, ветвится река с кустами на береговых склонах.
- Мупайтэ, - с трудом проговриваю я. Я просить пришел у тебя...
- Просить? - хохочет девчушка, оборачивается и снова машет в сторону низин. - Просить что ли?
Я сгибаюсь как от удара, волна оказалась ещё сильнее, что-то горячее заскользило по груди. Скрючившись на земле вижу кровяные пятнца, расцветающие на земле между камнями. Подняться уже сил нет, стою на коленях, упираясь в землю одной ладонью, второй на автомате держу около лица, прикрывая глаза от солнца.
- Помоги, - хриплю я. - Коршуну. Помоги, пожалуйста.
"Светка" оборачивается в мою сторону, улыбка медленно сходит с лица. Она нахмуривается, рассматривает меня, а потом поднимает насупленное лицо к небу.
Сразу перед глазами проносятся вереницы цветных и объемных фотографий, на которых разные люди. Я, узнаю Влада, Коршуна, вижу косой штырь искривленной отвертки, синие чуть проржавелые весы, незатягивающуюся рану с жуткой цветущей гангреной, потом все тонет в языках кострового пламени. И вот уже и фотографий нет, и костра нет, а только яркое летнее солнце, вершина горы, девчушка, задумчиво склонившая голову и пятна крови, стынувшие на земле.
- А что ты мне взамен дашь? - тихонько и почти виновато спрашивает "Светка".
Я погружаюсь в темноту, тут же снова возвращаюсь, хлопаю себя по щеке, чтобы придти в чувство, но не могу сосредоточиться.
- Чего... взамен?.. - я мотаю головой, соображая.
- Дурак! - коротко бросает "Светка" и развернувшись легко убегает с горы, через секунду-другую уже исчезла из виду.
- Мупайтээ-э-э!! - кричу я ей вслед. Мупайтэ-э-э-э!!!
"Мупайтэ-э-э-э..." согласно повторяет мне ахнувшая перед глазами бездна. Черный водоворот утягивает внутрь, захлестывает и пропитывает чернильной гадостью, стягивает голову, выворачивает суставы адской болью, все гремит.
"Мупайтэ-э-ээ..." слышу я старухино гудение, треск костра.
И только теперь понимаю, что все на самом деле не так. Ясность всего раскладывается передо мной как фигуры на шахматной доске, точно так же, как на шахматах, я вижу предыдущие ходы, правильные и неправильные и будущие возможные. Hо вижу, с облегчением, что самый главный ход уже сделан. Все выворачивается стремительной лавиной наизнанку, очищается, потом заправляется обратно, меня крутит, душит, мучает неконтролируемая сила. В конце-концов не в силах справляться с тошнотой, я сдаюсь. Тут же теплая жижа течет по подбородку, гул утихает, я хватаюсь за лицо руками, а пальцы натыкаются на грубую материю. Ощущение страха нападает сзади, стискивает. Я скулю, катаюсь по земле, пытаясь стащить ненавистную повязку. Кто-то развязывает. Бабушка помогает мне...
- Бабушка, бабушка... - всхлипываю я и хватаюсь за её руки, тянусь к ней, пачкаю в тошнотных массах. - Бабушка...
- Hу все, все, все, Митенька... - тихо и ласково шепчет она, прижимая к груди. Все кончилось.
- Ты в порядке? - оглядываю я её с ног до головы.
Кажется в порядке.
- Да, да, в порядке, ничего он не сделал, и не мог нам сделать.
- Да, в порядке! - у меня снова катятся слезы. - А у тебя кровь на брови и губы разбиты! Это он сделал, да?
Осторожно оборачиваюсь и вижу фигуру, лежащую ничком, застывшую около костра. В ноздри тут же ударяет запах паленого. Hа углях шкворчит какая-то дрянь, голова того грубого парня, заставившего нас вызывать Мупайте, уже обуглилась, кожа пооблезла страшными клоками, сморщилась и местами вздулась воздушными пузырями.
Бабушка поднимается на ноги, кряхтя.
- Да к чертям, Митенька, забудется все. Бывают страшные люди. С ними как ни крути, столкнешься все равно, поздно или рано.
Hа карю поляны точно так же ничком лежит чучело калаша. Бабушка ходит, собирая пучки высушеных трав. Костер почти прогорел.
- Митенька, - тихо говорит она. Бинточки сними с калаша, пожалуйста, а то пригодятся ещё ведь, а мне нагибаться уже сложно, перебил что-то в пояснице ирод проклятый.
И я послушно иду к калашу, морщусь от больничного запаха, стараюсь не испачкаться и разматываю бинты, испачканные в оранжевом гное и желтоватой сукровице. Каждый бинт сворачиваю валиком и аккуратно складываю на траву. Под слоем калашных бинтов случайно дотрагиваюсь до холодной твердой плоти, сразу всего передергивает. Hо работать надо. Страх за бабушку пересиливает все, это в другой момент я не смог бы притрагиваться к трупу, переворачивать его.
Когда срываю и вытягиваю последний бинт с тела, на секунду приоткрывается в свет костра раздутый бок, словно раскрашенный фиолетовой и алой краской. В середине неприятного рисунка зияет черным глазком точка с рваными краями. Кажется это гангрена.
- В костер их, Митенька. оборачивается ко мне бабушка. - И того, и этого. Да дров принеси побольше, вот в той стороне я видела сухое поваленное дерево...
Бабушка указывает в темноту чащи.
- Иду, иду... - слабо говорю я. - Снял я бинты, забери их вот здесь...
Силы уже совсем кончаются. Шагаю через поляну, в сторону указанную бабушкой. Когда перешагиваю через ствол поваленного дерева, что-то бьет сквозь ткань куртки по бедру. Я засовываю руку в карман, натыкаюсь на что-то холодное и гладкое. За толстое мощное лезвие вытаскиваю на свет охотничий нож. Тяжелый серый, местами почерневший металл ножа сужается до формы острой тонкой пики, а округлая неровная рукоять отлита из олова. Рассматривая нож, замечаю буквы выцарапанные в верхней части рукояти
"Сашка".