Ноша удивленно взглянул на нее.
— Откуда же вам известно, что преступник был здесь и поссорился с убитым?
— Я его впервые вижу сейчас.
— Если бы вы не видели его в таком состоянии, вы ни в чем не заподозрили бы его?
— Нет.
— Почему же вы до сих пор не сообщили в полицию об убийстве?
— Я растерялась.
Султана постепенно приходила в себя. Она старалась подготовить себя ко всему.
— Когда вы поженились с убитым?—спросил инспектор.
Султана вдруг почувствовала непреодолимое отвращение к Ниязу. Сколько раз она говорила ему, что им нужно оформить брак, но он все откладывал. «Если бы мы были женаты, мне не пришлось бы теперь краснеть перед этими людьми»,— подумала она с горечью. Она не смогла ничего ответить на вопрос инспектора. На лбу ее выступили капельки пота, по телу прошел озноб.
— Он вам не муж? — настойчиво продолжал допрос инспектор.
— Он — мой отчим,— опустив голову, едва слышно прошептала молодая женщина.
Султане хотелось плюнуть в лицо мертвеца. Ей вдруг показалось, что она стоит среди этих людей совершенно нагая и обесчещенная.
Инспектор еще долго допрашивал ее, она отвечала сбивчиво и противоречиво. Записав показания служанки и повара, полицейские удалились, оставив в комнате дежурного.
На рассвете приехала машина и увезла тело Нияза в больницу для вскрытия.
Инспектор приходил еще несколько раз и снимал дополнительные показания. Султана боялась его, но, пожалуй, больше всего ее пугал дом, который порой казался вымершим. Гнетущая тишина, а по ночам непроглядная темнота окутывали его со всех сторон, и Султане казалось, что вокруг летают какие-то призраки: шуршание сухих листьев в саду она принимала за вкрадчивые шаги, звук ветра — за тяжелые вздохи.
Ночью Султана часто просыпалась, ей мерещилось, что на^ нею склонился окровавленный Нияз и смотрит испытующим взглядом. Она ворочалась в постели и часами не могла уснуть. Комната Нияза была как раз напротив ее спальни. По вечерам она зажигала у него огонь, чтобы дух его не блуждал во тьме. Каждый шорох пугал ее, она лежала затаив дыхание и не спала.
Постоянная бессонница и волнения отразились на здоровье Султаны. Она осунулась, побледнела, под глазами у нее обозначились темные круги. Ей, как никогда, нужна была сейчас опора, но на всем свете не было никого, с кем она могла бы поделиться, посоветоваться. Слуги были напуганы случившимся не меньше ее. Служанка хотела даже получить расчет и уйти, Султане едва удалось уговорить ее остаться еще на некоторое время. Все-таки на ночь старушка боялась оставаться в доме и уходила к своей дочери.
Однажды вечером пришел Хан Бахадур и с ним какой-то грузный мужчина средних лет, смуглый, с большими безжизненными глазами и глубоким шрамом на виске. Лицо его напоминало застывшую маску и с первого взгляда вызвало у Султаны безотчетный страх. Хан Бахадур представил его как брата Нияза из Равалпинди, который приехал, узнав о его смерти. Хотя Нияз никогда не упоминал о брате, да и внешне этот странный человек был мало похож на покойного, Султане и в голову не пришло усомниться в том, что Хан Бахадур говорит правду, она всегда считала его человеком порядочным.
Вскоре Хан Бахадур ушел, а его спутник, которого звали Фияз, остался в доме. Он рассказал Султане, что семья его живет в Равалпинди, где он имеет лавку и занимается торговлей, а о смерти Нияза ему стало известно якобы из письма друга. Султана поверила ему, хотя ей показалось странным его поведение. Казалось, смерть брата его нисколько не трогает. Он вел себя так, будто приехал закупить партию товара для своей лавки, а не по поводу смерти близкого человека. Никаких чувств не отразилось на его застывшем лице и при виде маленького сына Нияза — он прошел мимо, не обратив на малыша никакого внимания. Только за ужином Фияз несколько оживился. Ел он жадно, громко чавкая и рыгая. Султане чуть не стало дурно, но она сдержалась: присутствие Фияза все-таки рассеяло гнетущую тишину в доме, она была теперь не одна в этом страшном месте.
Султана приготовила для Фияза комнату и в этот вечер спать легла рано. Впервые после смерти Нияза она спала крепким сном. Утром Султана сама проследила за тем, как повар приготовил для Фияза завтрак. В присутствии Фияза она прикрывала концом шарфа голову и лицо, разговаривая, не поднимала от пола глаз, словом, вела себя так, как положено невестке.
До двенадцати Фияз пробыл в своей комнате, затем ушел куда-то и вернулся вечером. Так повторялось каждый день. К Султане он относился, как и в первый день их встречи,— мало разговаривал и почти не замечал ее. Большую часть времени он проводил в своей комнате.
На четвертый или пятый день после приезда Фияза Султана отдыхала днем у себя в спальне, как вдруг услышала шум. Фияз ругал служанку. Он громко кричал на нее, перемежая проклятия с площадной бранью. Султана замерла, не зная, что ей предпринять. Вскоре к ней постучали— пришла старушка служанка просить расчет.
— Я не могу больше служить у вас, госпожа,— раздраженно заявила она с порога, видимо, еще не успев остыть. Султана пыталась уговорить ее, но старушка была обижена не на шутку.
— Если я служу вам, это вовсе не значит, что я потеряла свое достоинство. Я не могу вынести такого обращения!— в запальчивости кричала она.
Султана принялась снова убеждать ее. В это время на пороге появился Фияз. Глаза его были налиты кровью, брови нахмурены.
— Эта мерзавка еще здесь?! Что она болтает?! — громко спросил он.
— Вот видите, госпожа, он опять ругается. Пеняйте на себя, если я ему отвечу как следует,— вновь взорвалась служанка.
Фияз, еще больше разозлившись, заорал:
— Вон отсюда! Видеть тебя не хочу, собачье отродье, потаскуха!
Служанка не осталась в долгу перед Фиязом. Тот набросился на нее с кулаками. Султане с трудом удалось остановить его. Но после этого случая служанка ушла из дому.
Султану опечалил ее уход, старушка не только хорошо работала, но и была ее доброй советчицей. Со времени смерти Нияза она была единственным человеком, проявившим к Султане участие. Иногда Султана часами сидела с ней, разговаривая о том о сем, чтобы отвлечься от тягостных мыслей.
Вечером дошла очередь и до повара. Фияз обрушил на беднягу поток ругани, но этот пожилой, немало повидавший на своем веку человек, даже рта не раскрыл. После ухода Фияза Султана зашла к нему на кухню. Он сидел в углу, удрученно опустив голову, и при виде Султаны расплакался.
— Госпожа! Такова уж моя участь — всю жизнь сносить оскорбления. Хотел служить вам до конца своих дней, но, видимо, не судьба.
Султана с трудом уговорила его остаться. Выходя из кухни, она столкнулась с Фиязом.
— Смотри, не нравятся мне эти твои штучки. Распустила слуг — на голову готовы сесть!
Султана, ничего не ответив, молча удалилась в свою комнату. Маленький Аяз плакал в колыбельке. Султана прижала его к груди и стала тихо баюкать.
День ото дня отношение Фияза к повару становилось все грубее и грубее. Если Султана пыталась вступиться за него, то Фияз обрушивался и на нее. Он вел себя в доме как полновластный хозяин, совал нос во все дела и без конца ругался. Султану все это очень тяготило.
Через несколько дней опять были введены новшества. Фияз рассчитал шофера, а машину куда-то угнал. На вопрос Султаны, где машина, он ответил, что поставил ее на ремонт, хотя она была в полном порядке. По выражению лица Фияза Султана поняла, что о машине лучше больше не расспрашивать, и замолчала.
Еще через несколько дней Фияз привел с собой здоровенного парня лет двадцати четырех — двадцати пяти, по имени Карам Алла. Этот верзила целыми днями валялся на диване в гостиной, распевал песенки из кинофильмов и курил дешевые сигареты, разбрасывая по ковру обгорелые спички и окурки. На диване появились масляные пятна, вместо полотенец Карам Алла использовал занавеси на окнах и дверях, ел и пил за троих. По-видимому, он нигде не работал, потому что никогда не выходил из дому. Султану он всегда провожал пристальным взглядом, тяжело вздыхал ей вслед и напевал при этом двусмысленные песенки.