Честити вытащила из волос ленту, прежде чем ответить.
– Почему бы и нет? Мы будем встречаться только на общественных мероприятиях. Ему и в голову не придет, что кто-нибудь из нас имеет отношение к брачному агентству. Даже если он почувствует, что я испытываю к нему неприязнь, подобный факт не имеет значения. Люди могут как угодно относиться друг к другу, но оставаться вежливыми. В любом случае я в состоянии скрыть свои чувства. Наедине нам встречаться незачем, а в компании я буду придерживаться нейтральных тем.
– Пожалуй, – произнесла Пруденс, но без особой убежденности в голосе. – Спокойной ночи, Чес. – Она вышла, притворив за собой дверь.
С минуту Честити смотрела на закрытую дверь, понимая недоумение сестры. Собственно, она и сама не могла объяснить столь яростную неприязнь к человеку, которого едва знала. Возможно, если она узнает доктора лучше, то найдет в нем что-нибудь привлекательное. Первое впечатление обманчиво. Но, как Честити ни старалась, ей так и не удалось переменить свое мнение за то время, пока она расчесывала свои густые темно-рыжие локоны, умывалась на ночь и вешала в гардероб изумрудно-зеленое платье, прежде чем надеть ночную рубашку.
Она легла в постель и откинулась на подушки, наблюдая за огненными бликами на лепном потолке. Ей не спалось. Протянув руку, Честити снова зажгла свет. Пустяковое дело благодаря Гидеону. Как и Макс, он стремился использовать в повседневной жизни все современные удобства, включая электрическое освещение, автомобиль и телефон.
Честити выбралась из постели и села за небольшой секретер с письменным прибором и пачкой бумаги. Взяв ручку и бумагу, она принялась за составление письма доктору Фаррелу от имени брачного агентства. Ему предписывалось явиться по адресу Манчестер-сквер, в следующую среду в три часа пополудни на прием, устраиваемый достопочтенной мисс Честити Дункан, вручить свою визитную карточку дворецкому и сказать, что он хочет увидеться с лордом Бакингемом, с которым у него назначена встреча.
Честити откинулась на спинку стула, постукивая по зубам кончиком ручки. Никакого лорда Бакингема, разумеется, не существовало. Вымышленный персонаж служил предлогом, которое их брачное агентство использовало, чтобы свести вместе своих предполагаемых клиентов.
Девушка снова взялась за перо, поясняя, что мисс Дункан не имеет ни малейшего представления о том, кто такой доктор Фаррел, но, будучи близко знакома с лордом Бакингемом, примет его без лишних вопросов. Честити усмехнулась: очень «близко знакома», учитывая, что пресловутый лорд – плод ее собственного воображения.
Далее она продолжала, что у дамы, которая может заинтересовать доктора, будет бутоньерка из белой гвоздики. Если доктор пожелает представиться потенциальной невесте, то хозяйка устроит все опять же без лишних вопросов.
Честити отложила перо и пробежала глазами текст. Нечто подобное она писала столько раз, что практически не делала ошибок. Написав «Брачное агентство», она промокнула листок, сложила его и сунула в конверт, адресованный миссис Билл для передачи Дугласу Фаррелу в соответствии с указаниями, которые он дал в своем письме. Хотя магазинчик миссис Бидл служил почтовой конторой не только для «Леди Мейфэра», Честити искренне недоумевала, зачем лондонскому врачу получать свою почту через посредников. Разве у него нет собственного адреса? Ее вопрос был из той же серии, что и другой: почему человек с такими амбициями работает в столь непрезентабельной части города?
Честити нахмурилась, размышляя о приемной доктора в больнице Святой Марии. Она никогда не посещала те места, но знала, что старые дома на близлежащих улицах – настоящие трущобы, где ютится беднота. Практикуя там, Дуглас Фаррел не мог заработать много денег, что частично объясняло его проблемы. Но зачем человеку, который откровенно и без тени стыда заявил, что ему нужна богатая жена, чтобы обзавестись пациентами в самом фешенебельном районе города, тратить время на неимущих обитателей лондонских трущоб? Может, у него просто нет выбора? Может, он такой плохой врач, что к нему обращаются только бедняки, которым больше некуда податься? Впрочем, едва ли. Судя по его манерам и поведению, ему придется туго, умасливая богачей, которые требуют от своих эскулапов смеси подобострастия и апломба. Фаррел, видимо, понимает подобную ситуацию, но надеется, что жена со связями поможет ему сгладить острые углы или возьмет на себя труд загонять светскую публику в его приемную на Харли-стрит, как стадо баранов на скотобойню.
Честити Зевнула, несколько обескураженная собственным ожесточением, совсем ей не свойственным. Оставив письмо на секретере с намерением передать его утром дворецкому Пруденс, она вернулась в постель и довольно быстро заснула.
В убогой комнатушке было холодно, несмотря на жалкий огонек, лизавший угли в очаге. Прямо на полу лежал соломенный тюфяк, на котором молча корчилась женщина, стоически выдерживая то, через что ей уже пришлось пройти шесть раз.
Дуглас Фаррел закончил осмотр и выпрямился.
– Посвети-ка мне, Элли, – тихо попросил он.
Девочка, на вид не старше восьми лет, поспешно приблизилась, высоко подняв огарок свечи, как просил доктор, но отвернулась, не в силах смотреть на мучения матери.
– Ты вскипятила воду? – спросил Дуглас все тем же мягким тоном, ощупывая вздувшийся живот женщины.
– Чарли кипятит, – ответила девочка. – Мама поправится, да, доктор?
– Твоя мама знает, что делает, – отозвался он. Женщина дернулась, и его руки переместились к ее судорожно разведенным бедрам. – Крепче держи свечку, Элли.
Женщина вскрикнула – впервые за все время ее тело содрогнулось, и покрытый кровавой слизью комочек скользнул в подставленные ладони доктора. Действуя быстро и умело, он прочистил носоглотку младенца. Раздался тоненький плач, и синюшное тельце стало приобретать розовый оттенок.
– Мальчик, миссис Джонс, – уведомил Дуглас, перерезав пуповину и положив ребенка на грудь матери. – Мелковатый, но здоровенький.
Женщина перевела опустошенный от изнеможения взгляд на младенца, затем опытным движением сунула в крошечный ротик сосок.
– Надеюсь, у меня есть молоко, – вымолвила она.
Дуглас вымыл руки в тазике с холодной водой – горячая предназначалась для матери с ребенком. В доме слишком мало топлива, чтобы вскипятить больше одного ведра.
– Я пришлю к вам повитуху, – сказал он.
– Не надо, доктор. Мы справимся, – слабо возразила женщина. – Элли поможет прибраться. Ни к чему беспокоить повитуху.
Дуглас не стал спорить. В доме не было денег, чтобы оплатить услуги повитухи, а старшая дочь приобрела достаточный опыт, чтобы помочь матери. Он склонился над женщиной, потрогал ее лоб и повернулся к Элли:
– Если будет лихорадка, сразу же посылай за мной. Поняла?
Девочка энергично закивала:
– Да, доктор.
Он взял ее за руку, вложил в ладошку монету и крепко сжал пальцы девочки.
– Купи свечи, ведро угля и молоко для своей мамы, – проговорил он. – Только не показывай деньги своему па.
Элли торжественно кивнула, спрятав стиснутый кулачок в складках рваной юбки. Дуглас потрепал ее по плечу и, пригнув голову, шагнул в низкий дверной проем, отделявший заднюю комнату от передней. Комната выглядела ничуть не лучше той, где он только что побывал. На полу валялись кучи тряпья, служившие домочадцам постелями. Единственным предметом мебели был колченогий стул у очага, где на скудном огне грелась кастрюля с водой, за которой присматривал мальчуган лет пяти. Впрочем, он мог быть и старше, учитывая его хилое сложение.
– Где твой папа, Чарли?
– В пивной, – отозвался мальчик, уставившись на воду с таким видом, словно пытался заставить ее закипеть скорее.
– Сбегай и скажи ему, что у тебя родился братик, – велел мальчику Дуглас, снимая кастрюлю с огня.
– Он, наверное, пьяный, – равнодушно промолвил мальчик.
– Передай ему, чтобы пришел сюда. Скажи, что я велел. – В голосе доктора впервые зазвучали строгие нотки, которые подействовали на мальчика, и он поднялся.