– Неужели нельзя выразиться иначе, Чес? – неодобрительно проворчала Пруденс.
– Между прочим, он нисколько не возражал против такого определения и заявил, что предпочитает называть вещи своими именами.
– Похоже, он тебе здорово не понравился, – подытожила Констанс.
– Да, – вздохнула Честити. – Холодный расчетливый тип. И преисполнен такого презрения к своим будущим пациентам с Харли-стрит, что считает их всех жалкими ипохондриками, которые носятся с вымышленными болячками. Можно только догадываться, как такой человек ведет себя с больными.
С минуту сестры молча смотрели на нее. Столь непримиримая позиция по отношению к кому-либо удивила их и совсем не соответствовала характеру Честити. Она всегда отличалась наибольшей снисходительностью к людям, чем ее сестры, и всегда стремилась войти в их положение.
– Впервые вижу, чтобы ты так взъелась на кого-то, Чес, – заметила Констанс.
Честити пожала плечами:
– Видимо, он достал меня.
Почему-то, чего она сама не понимала, она утаила от сестер первую случайную встречу с доктором Фаррелом в магазинчике миссис Билл. И по той же необъяснимой причине не могла заставить себя признаться им, что ее неприязнь к нему вызвана разочарованием. В самом деле, что может быть нелепее, чем проникнуться надеждами по отношению к кому-либо, основываясь на минутных наблюдениях, сделанных из-за занавески?
– Но ты не отказала ему? – забеспокоилась Пруденс.
Порой Честити забывала о финансовой стороне их деятельности, хотя часто она вынуждала сестер браться за работу из сочувствия к клиентам независимо от их платежеспособности.
– Я не могла, не посоветовавшись с вами, – произнесла Честити. – Но признаться, мне очень хотелось дать ему от ворот поворот. Не представляю, как можно обречь какую-то бедняжку на брак с таким бездушным типом.
– Не все женщины относятся к замужеству, как ты, – напомнила Пруденс. – Преуспевающие врачи с Харли-стрит весьма ценятся на брачной ярмарке.
– Возможно, но разве честно пользоваться положением женщины, которая настолько отчаялась выйти замуж, что практически готова продать себя? В сущности, все сводится к торгу.
– Так-так, шайка заговорщиков собралась на сходку? – Приятный баритон сэра Гидеона Молверна прервал тет-а-тет сестер.
Он вошел в комнату, все еще одетый в верхнюю одежду.
– Добрый вечер, Констанс, Честити. – Он нагнулся и поцеловал Пруденс, никак не отреагировавшую на появление мужа. – Как настроение, мадам жена? Надеюсь, лучше?
– Ты мог бы задать тот же вопрос себе, – огрызнулась та.
– Что я и сделал, – бодро отозвался Гидеон. – И получил утвердительный ответ.
Пруденс почувствовала, что ее покидает воинственный дух. Ее муж имел свои способы обезоруживать ее, которые никогда не подводили.
– Тебе лучше переодеться, – заметила она, сдерживая улыбку. – Гости соберутся в четверть девятого.
Он кивнул и направился в спальню, бросив через плечо:
– Макс придет, Констанс?
– Пусть только попробует не прийти, – отозвалась та. – Парламент распущен на каникулы, и он свободен как птица.
– Отлично. Мне нужно кое-что обсудить с ним.
– Очередное дело? – поинтересовалась Пруденс.
– Нет, Рождество, – ответил Гидеон, расслабляя галстук. – Я буду в своей гардеробной. – Он исчез в спальне.
– Вы поссорились? – спросила Констанс, приподняв бровь с понимающим видом.
– Просто он хочет взяться за случай, который мне не нравится.
Пруденс коротко изложила суть дела и удовлетворенно наблюдала за негодованием старшей сестры, вызванным тактикой защиты, к которой собирался прибегнуть Гидеон.
– Ладно, сейчас мы все равно ничего не можем сделать, – констатировала Честити. – Возможно, тебе удастся переубедить его за пологом кровати.
– Сомневаюсь, он упрям как бык. – В голосе Пруденс прозвучала покорность судьбе.
– Кстати, к вопросу об упрямстве, – подхватила Честити. – Нам надо поговорить об отце.
Сестры насторожились.
– Что-нибудь случилось? – Констанс встревоженно наклонилась к сестре.
Честити покачала головой:
– Ничего нового. Но ему не становится лучше. Он так подавлен, что все время сидит в своем кресле со стаканом виски, уставившись в одну точку и обвиняя себя во всех грехах.
– Нужно его как-то встряхнуть, – промолвила Пруденс.
– Дженкинс тоже так считает.
– Но как? Легче сказать, чем сделать, – заметила Констанс.
– Мне пришла в голову одна идея по дороге сюда. – Честити перевела неуверенный взгляд с одной сестры на другую. – Даже не знаю, как вы отнесетесь к моему предложению.
– Давай, золотце, рассказывай. – Констанс нетерпеливо подалась вперед.
– Просто я подумала... – Честити замолчала, колеблясь. То, что она собиралась предложить, могло огорчить сестер как проявление неуважения к памяти их матери. – Ему нужна жена, – твердо сказала она. – Я подумала, если уж мы ищем жен и мужей для всех желающих, может, нам поискать жену собственному отцу? Прошло почти четыре года, с тех пор как умерла мама. Не думаю, что она стала бы возражать. Скорее...
– Скорее она приветствовала бы твою идею, – решительно закончила Констанс. – Отличная мысль, Чес.
Они повернулись к Пруденс, хранившей молчание. Та медленно произнесла:
– Жена со скромным доходом стала бы идеальным решением проблемы.
– А еще лучше жена с солидным доходом, – подхватила Констанс.
– Вы ничуть не лучше Дугласа Фаррела, – запротестовала Честити. – Как можно подходить к вопросу так меркантильно! Я всего лишь хотела, чтобы отец заимел любящую спутницу жизни. Она не обязана быть богатой.
– Конечно, нет, – успокоила ее Пруденс. – Но и отвергать женщин со средствами неразумно. Отцу не придется думать о хлебе насущном. И потом, мы же не собираемся подсовывать ему кого попало. – Она пожала плечами. – Деньгам, Чес, всегда найдется применение.
– Как будто я не знаю, – вздохнула Честити. – Итак, вы считаете, что я чересчур придирчива, обвиняя доктора Фаррела в меркантильности?
– Честно говоря, да. – Пруденс взглянула на Констанс, которая тоже утвердительно кивнула.
Честити хмуро уставилась на бокал с хересом.
– Ну хорошо. Я знала, что вы так скажете. Только не забывайте, вы с ним не встречались. Это черствый, расчетливый и эгоистичный шотландец.
– Но он же врач, – возразила Пруденс. – Его профессия – помогать людям. Она должна привлекать тебя, Чес.
– Привлекала бы, будь он другим, – заявила Честити. – Но он напомнил мне фабриканта викторианской эпохи, готового на все, лишь бы продвинуться в обществе, которому нет дела до тех, кого он использует для достижения своей цели. Похоже, он уверен, что может считаться честным человеком только потому, что не скрывает своей жадности.
– И ты поняла его натуру за одну короткую встречу в Национальной галерее? – изумленно спросила Констанс.
Честити слегка покраснела.
– Наверное, мои доводы вам кажутся странными, – призналась она.
– Может, ты увидишь его в другом свете, когда встретишься с ним в обычной обстановке? – предположила Пруденс.
– В любом случае мы не можем действовать, пока не подберем ему подходящую невесту, – пояснила Честити. – У вас есть на примете богатые женщины, отчаявшиеся выйти замуж и готовые согласиться на сделку под видом брака?
– По крайней мере от них не требуется ни красоты, ни особого ума, – заметила Пруденс.
– Ни характера, – добавила Честити не без яда. – Наш клиент не придает значения подобным мелочам.
– Ладно, Чес, твоя позиция ясна. – Пруденс поднялась на ноги. – Нам лучше спуститься вниз, гости вот-вот явятся.
Приоткрыв дверь в спальню и сунув голову внутрь, Пруденс окликнула мужа:
– Гидеон, мы идем вниз. Поторопись. Элегантный Гидеон тотчас появился на пороге, застегивая запонки.
– Сара выйдет к гостям перед обедом?
– Она очень надеется, но я сказала, что решать будешь ты. Гидеон был единственным родителем Сары почти семь лет, а Пруденс еще только училась исполнять роль мачехи и не всегда знала, когда высказать свое мнение, а когда оставить его при себе.