Так они пришли к дому Лоти, на Миртенгассе.
— Вы должны подняться ко мне, Гордвайль, — стояла на своем девушка. — Передохнем немного, выпьем чаю и пойдем дальше.
Мгновение Гордвайль колебался. Он вспомнил, что ему еще нужно занять где-то денег на вечер. Наконец он все же согласился подняться к Лоти.
Дома никого не было. Лоти заглянула на кухню.
— Служанка, верно, вышла купить что-нибудь и скоро вернется, — сказала она.
Усадила Гордвайля в гостиной, а сама пошла приготовить чай.
Через минуту она вернулась, уже переодевшись в утреннее, голубое в цветочек, широкое платье-кимоно, и села на диван рядом с Гордвайлем.
Он проговорил словно про себя:
— Все-таки это действительно странно…
— Что странно? — удивилась Лоти.
— Я имею в виду эту случайную встречу. Я стоял на Кернтнерштрассе и собирался идти домой работать. И совершенно неумышленно свернул в эту сторону. Собственно, в противоположную сторону…
— Может, это вовсе не противоположная сторона… — сказала Лоти, многозначительно улыбаясь.
Гордвайль взял сигарету из открытой сигаретницы на курительном столике, Лоти поднесла ему спичку. Затем вышла и принесла на серебряном подносе чай, масло, фарфоровый молочник, полный молока, и булочки.
— Может быть, вы любите чай с молоком? Нет?
Тонкими, полными грации движениями она намазала масло на булочки и разлила чай по чашкам. Пили молча. Глухой гул, доносившийся с улицы, только подчеркивал тишину в доме. Слабые лучи солнца, пробившегося на миг сквозь облака, пробежали по клавишам большого пианино в углу, не отозвавшегося ни единым звуком. Лоти закурила сигарету, выдохнув дым прямо перед собой. Время от времени она искоса посматривала на гостя, словно пытаясь угадать его мысли. Вдруг встала, сделала шаг на середину комнаты, но передумала и снова села на место. Подобрала подол платья, словно ей стало холодно, откинулась назад, на спинку дивана, и так, полулежа, замерла на какое-то время.
Гордвайль спросил чуть громче обычного:
— Вашей матери не бывает дома после полудня?
— Иногда она идет в кафе или к какой-нибудь подруге. Она современная женщина, моя мать, даже больше, чем я. Вы ведь знакомы с ней, мне кажется.
— Да, я как-то был ей представлен.
Лоти снова чуть приподнялась и села прямо. Посмотрела на Гордвайля, как будто намереваясь что-то сказать, но не промолвила ни слова. Спустя минуту спросила о его работе.
— Да, я немного работаю, — ответил он.
И, словно внезапно вспомнив, что у него нет времени, вынул часы и сказал:
— Половина пятого. Мне пора домой.
Лоти откликнулась обиженно:
— Вы можете идти, если хотите… Никто вас не задерживает… Работа — дело важное, — добавила она с издевкой. — И всякое усердие похвально…
Она стала нервно теребить сигаретницу, вертела ее так и эдак, наконец попыталась водрузить на стоявший на торце спичечный коробок. В Лоти было заметно явное беспокойство, причины которого Гордвайль не мог постигнуть. Внезапно она разразилась громким прерывистым смехом, сорвалась с места и одним прыжком подлетела к окну. Остановилась там, приблизив лицо к стеклу. Сзади было видно, как время от времени легко подрагивают ее высокие плечи, она как будто едва сдерживала себя, чтобы не разрыдаться. У Гордвайля возникло неясное чувство вины, подлинный смысл которого оставался скрыт от него. Он сказал, словно уговаривая ее: