Так на коленях у солдат они проехали миль двадцать, вытерпев редкие робкие поцелуйчики, нестройное пение, раскаты громового хохота. Когда наконец грузовики остановились, и солдаты спустили девушек на землю, тем даже было жаль, что немцы уезжают.
Они целый день ничего не ели, и к тому времени, как прошли очередные миль десять, уже стало смеркаться. Терять им было нечего, девушки постучались в первый попавшийся дом в ближайшей деревне. Хозяева были бедны, хозяйство разорено войной, но странниц встретили радушно, дали им немного хлеба, а потом указали на сарай, где те могли переночевать. Рядом стояло абрикосовое дерево, Ливия наелась абрикосов и, засыпая, вспоминала абрикосы Фишино.
На другое утро, едва забрезжил рассвет, они снова были в пути. Шли целый день. Жара стояла невыносимая. Солдаты, которые могли бы их подвезти, сегодня не попадались, и, если ни считать схватки в воздухе двух самолетов, иных свидетельств военных действий они не встретили. Правда, отсутствие скота на пастбищах и еще заброшенность и запущенность виноградников говорили о том, что было все-таки в мирном пейзаже что-то непривычное. Да и деревни, которые встречались в пути, были до странности тихие. Редко даже когда собака тявкнет.
В глубине долины от горизонта поднимался в небо столб дыма. Когда подошли поближе, Ливия стала гадать, что бы это могло быть. Не след ли это сражения; может, горящий грузовик? Вокруг ничего особой опасности не предвещало, и девушки продолжали идти вперед.
Лишь подойдя совсем близко, поняли, откуда дым. Он шел из деревни. Подходя к околице, девушки не встретили ни единой живой души, но Ливия была убеждена: здесь кто-то что-то жарит. Они уже так давно ничего не ели, что обострившееся обоняние было нацелено прежде всего на запах пищи, и она могла поклясться, что ветерок доносит запах жарящегося мяса, как будто буйволицу жарят на вертеле. У Ливии потекли слюнки.
— Здесь есть еда, — сказала она своим товаркам. — Может, удастся немного выпросить.
Они завернули за угол, и увидели, что дым валит из горящей церкви. И только тут Ливия поняла: что-то не то в этом запахе. Да, он отдавал жареным, но было в нем что-то приторное, отчего неприятно щекотало в глубине гортани, и тянулся он из той церкви, что горела.
— О Боже! — в ужасе прошептала она, прижав пальцы к губам.
Почерневшая дверь в церковь слетела с петель. Крыша прогорела насквозь, и падавший в прорехи солнечный свет позволял рассмотреть, что внутри. Иные скрючившиеся, почерневшие тела сгорели дотла. Другие сильно обгорели. Одни застыли черной кучей вокруг алтаря, который и сам превратился в обуглившуюся колоду. Остальные распластались у двери, будто пытались спастись. В основном это были женщины и дети.
Отведя взгляд, Ливия заметила сидевшую на дороге старуху. Та раскачивалась взад-вперед, будто баюкала младенца, только в руках у нее было пусто. Ливия подошла к старухе, присела рядом на корточки.
— Что тут было? — тихо спросила она.
— Партизаны, — тупо сказала старуха.
— Это сделали партизаны?
— Нет. Немцы. Сказали, что мы позволяем партизанам забирать у нас провизию. — Старуха стукнулась лбом о землю. — А что нам делать! Мы говорили партизанам, чтоб уходили, а те все приходят и приходят. Тогда явились немцы и загнали всех в церковь. Набросали туда гранат. Потом подожгли.
— Как ты-то уцелела?
— Меня оставили в живых, чтоб я про это партизанам рассказала. Одна я и осталась. — Старуха часто заморгала. — Все сгорели — моя семья, соседи, внучка. Они даже собак пожгли.
Ничем помочь старухе они не могли. Молча покинули опустевшую деревню, направились вниз по холму. По всей долине у горизонта еще над несколькими холмами клубился дым. Когда стемнело, девушки сгрудились в кучку под деревом, но в ту ночь никто из них почти не сомкнул глаз.
На следующее утро они снова были в пути. Чувство голода у Ливии пропало. Стоило вспомнить тот запах, ее тотчас начинало мутить. Постепенно девушки стали все чаще натыкаться на следы военных действий. То на лежащий у обочины перекореженный армейский грузовик с громадной воронкой в том месте, где ему в бок попал снаряд; то вдруг на раскиданные рамы пулеметов и пустые ящики из-под патронов; то на изрешеченный пулями труп привязанного к дереву обнаженного человека, оставленного на добычу птицам и лисам. Лишь когда у Абелины начали от голода подкашиваться ноги, они решились постучаться в одну из дверей. Удивительно, но им дали поесть, — женщина провела их в кухню и дала немного вареного риса. Ливия от души благодарила ее: видно было, что женщина и сама пробивается впроголодь, к тому же и прохожих кормить было рискованно из-за учиняемых немцами расправ.