Щен увидел Брада. Он очень надеялся, что с несчастным дураком все будет хорошо. Надо бы сказать полиции, что они ошиблись. Странное желание. Ему-то какое до всего этого дело? Он свободен, чего же еще? А вдруг они схватят его, запрут, подберут ему ненастоящую семью? Он этого не вынесет. Мальчик специально выбирал для ночевок здания без окон и дверей. Там не было ничего, кроме мусора на полу. Стены стоят, и ладно. Когда по кирпичам ударяла чугунная шар-баба или дом разносило взрывом, он просто перебирался в другое место. Мальчик не задумывался о том, что осталось позади, о вещах и людях, застрявших в прошлом.
Полицейская машина отъехала. Парнишка набрался смелости и решил рассказать правду хотя бы репортерам. Он сошел с тротуара. Они-то не станут его хватать. Нет у них такого права. Но не успел он к ним подойти, как толпа рассосалась, дорога опустела, люди расходились, что-то бормоча в свои мобильные телефоны.
Тот самый полицейский из переулка спускался по бетонным ступеням. Он смотрел вслед патрульной машине, свернувшей на боковую аллею, чтобы избежать пробки на Слеттери. Фараон шагал уверенно и спокойно, на лице его сияла ухмылка. Он отдал зуб дежурному полицейскому и заявил, будто нашел его на месте убийства, а потом потерял. Позже он заметил зуб на полу своей машины. Наверное, выпал во время потасовки с подозреваемым.
Мальчик не боялся полицейского. Он всегда успеет сбежать. Фараон прошел на стоянку и остановился рядом со своей машиной. Нет, парнишка боялся не закона. Дело было куда серьезнее. Он боялся сказать правду. Вранье самому себе и другим стало для него законом выживания. Так легче было поверить, что он особенный, не такой, как все. Парнишка знал, что правда уничтожит его, обнажит его ничтожность и малозначительность. Вранье сдерживало боль. А правда и была той самой болью. Она делала его уязвимым. Мальчик стремился не замечать правды, отрицать ее. Так он мог поверить в себя, в свою самоценность. А вот теперь этот дурак заставил парнишку задуматься над правильностью этого принципа. Они с дураком ведь очень похожи. Мальчика переполняло отчаяние, но плакать он не станет. Это явный признак слабости. Слезы отнимут его силу, опустошат его. Вместо этого парнишка выругался, чтобы показать всему миру, какой он храбрый и уверенный в своей правоте.
Часть вторая СУД
Глава первая ТАЙНА
У здания суда толпились репортеры. Одни просто болтали, другие делали пометки в блокнотах: дата, время, обстановка. Медленно подъехала полицейская машина. Первыми вышли детективы. Вопросы хлынули рекой, будто кто-то включил видеомагнитофон, стоявший на паузе.
Перси и Лилли крепко держали Брада под локти. Пока его волокли к дверям, он разглядывал ступени. Опутанные цепями ноги не хотели работать как надо. Руки тоже были закованы. Брад собрался было лечь на землю, чтобы его катили, но места под ногами не было, поэтому он покорно плелся вперед, то и дело спотыкаясь и повисая на руках детективов.
Здешняя толпа казалась еще злее. Голоса звучали грозно, требовательно, словно перед ними надо было в чем-то оправдываться. Брад встал как вкопанный. Он испугался толпы. Куда его ведут? Что собираются делать?
— Пошли, пошли, — сказал Перси. — Раньше начнем — раньше закончим. — И неожиданно сильно толкнул Брада в спину.
Брад, спотыкаясь, поднялся по ступеням. Лучше не смотреть на толпу. Лучше смотреть на серый бетон под ногами. У этих людей очень страшные глаза. Все чего-то ждут. Такое выражение Брад раньше видел в глазах умирающих животных, которые бьются, стараясь освободиться от пут. Неужели все эти люди тоже обречены?
Отец рассказывал о болезни, которой болеют сразу многие. О чуме. Только бы у них не было чумы. А если они уже заболели, то пусть умрут легко и без мучений. Ну и что, что они хотят сделать Браду плохо?
* * *Заседание суда продолжалось несколько минут. Все это время Брад тупо смотрел на судью. Опасения подтвердились. Эти люди в самом деле больны чумой. И все ждут, когда человек на троне примет решение. Некоторые пытаются с ним заговорить, наверное, хотят добиться его расположения. Ему дана власть над душами. Это великий человек. Он выбирает, кому даровать вечную жизнь. Может, это святой Петр? А где тогда ворота?