— Я ведь хочу поговорить с мистером Коллеони, — сказал Кьюбит. От него шел запах виски, распространявшийся над мебелью маркетри, он был смущен и обескуражен. Ему с трудом удалось удержаться от искушения добавить «сэр». Крэб сильно возвысился со времени своей работы у Кайта, он стал почти недосягаемым. Теперь он был участником большого рэкета — вместе с лордом Фивершемом и этой шикарной женщиной; он здорово вознесся.
— У мистера Коллеони нет времени, он никого не принимает, — ответил Крэб, — он человек занятой. — Вытащив из кармана одну из сигар Коллеони, он сунул ее в рот, но Кьюбиту сигары не предложил. Кьюбит неуверенно протянул ему спички. — Не трудись, не трудись, — проговорил Крэб, шаря в карманах своего двубортного жилета. Разыскав золотую зажигалку, он, чиркнув, поднес ее к сигаре. — Что тебе нужно, Кьюбит? — спросил он.
— Я думал, может быть… — начал Кьюбит, слова его прозвучали робко среди позолоченных стульев. — Ты ведь знаешь, как обстоят дела, — сказал он, с отчаянием оглядываясь вокруг. — Как насчет того, чтобы выпить?
Крэб с готовностью поддержал его:
— Я не прочь выпить рюмочку… просто в память о старых временах.
Он позвонил официанту.
— О старых временах, — повторил Кьюбит.
— Присаживайся, — предложил Крэб, хозяйским жестом указывая на позолоченные стулья. Оживившийся Кьюбит присел. Стулья были маленькие и жесткие. Он заметил, что официант наблюдает за ними, и покраснел.
— Ты что будешь пить? — спросил он.
— Рюмку хереса, — ответил Крэб, — сухого.
— Мне виски и немного соды, — заказал Кьюбит.
Он молча сидел, ожидая свое виски, зажав руки между коленями, опустив голову. Украдкой он осматривался вокруг. Так вот куда Пинки приходил повидаться с Коллеони… У него-то выдержки хоть отбавляй!
— Здесь живешь с комфортом, — заметил Крэб. — Конечно, мистер Коллеони признает все только самое шикарное. — Он взял свою рюмку, глядя, как Кьюбит расплачивается. — Он любит жить широко. Ну, да ведь он и стоит не меньше, чем пятьдесят тысяч бумажек. Хочешь знать мое мнение? — продолжал Крэб, развалившись в кресле, попыхивая сигарой и наблюдая за Кьюбитом своими черными широко поставленными, наглыми глазами. — Он когда-нибудь займется политикой. Консерваторы очень высокого мнения о нем… у него есть связи.
— Пинки… — начал было Кьюбит, но Крэб только рассмеялся.
— Послушай моего совета, — сказал он, — развяжись ты с этой шайкой, пока еще не поздно. Никаких перспектив… — Он искоса посмотрел поверх головы Кьюбита и заметил: — Видишь вон того человека, что идет в мужской туалет? Это Мейс. Пивовар, стоит сто тысяч бумажек.
— Я вот раздумывал, — пробормотал Кьюбит, — не захочет ли мистер Коллеони…
— Вряд ли, — прервал его Крэб. — Сообрази-ка сам, ну какая от тебя польза мистеру Коллеони?
Смирение Кьюбита уступило место сдерживаемому гневу.
— Для Кайта я был достаточно хорош.
Крэб захохотал.
— Уж извини меня, — сказал он, — но Кайт… — Он стряхнул пепел на ковер и продолжал: — Послушай моего совета. Развяжись с ними. Мистер Коллеони собирается расчистить себе здесь место. Он ведь любит, чтобы все делалось как надо. Без насилия. Полиция очень доверяет мистеру Коллеони. — Он взглянул на свои часы. — Ох, мне пора. У меня деловое свидание на ипподроме. — Он покровительственно потрепал Кьюбита по плечу. — Вот что, — добавил он, — я замолвлю за тебя словечко… По старой дружбе. Толку-то никакого не будет, но я все-таки поговорю. Поклон от меня Пинки и ребятам.
Крэб удалился, оставив за собой запах помады и гаванской сигары и отвесив в дверях легкий поклон даме и старику с моноклем на черной ленте.
— Кто это, черт возьми?… — проговорил старик.
Кьюбит осушил свой стакан и тоже пошел прочь. Он опустил рыжую голову с чувством беспредельной подавленности; сознание незаслуженной обиды пробивалось сквозь винные пары — всегда кому-то приходится расплачиваться. Все, что он видел вокруг, разжигало пламя гнева в его груди. Он вышел в вестибюль… Вид мальчика-рассыльного с подносом привел его в ярость. Все тут следят за ним, ждут, когда он уберется, но ведь он имеет такое же право, как и Крэб, быть здесь. Он оглянулся и увидел женщину, с которой был знаком Крэб, — она в одиночестве сидела за столиком за стаканом портвейна.
Женщина улыбнулась ему… «Вспоминаю твою дивную, пленительную красоту, твой ум…» Гнев его сменился сознанием беспредельной несправедливости. Он хотел поделиться с кем-нибудь, излить душу… Он рыгнул… «Я буду твоим слугой и рабом…» Его огромная фигура повернулась, как створка двери, тяжелые ступни изменили направление и побрели к столу, за которым сидела Айда Арнольд.
— Я случайно услышала, что вы знаете Пинки, — сказала она.
Когда она заговорила, он ощутил огромное удовольствие от того, что она вовсе не важная дама. Для него это была словно встреча двух соотечественников вдали от родины. Он сказал:
— Вы что, приятельница Пинки? — и почувствовал, что ноги его обмякли от виски. Затем добавил: — Разрешите присесть?
— Устали?
— Точно! — подтвердил он. — Устал. — Он присел и уставился на ее большую, уютную грудь. Ему вспомнились слова из описания его характера: «У вас легкий, общительный и веселый нрав». Ей-богу, так оно и есть. Нужно только, чтобы к человеку хорошо относились.
— Хотите выпить?
— Ну что вы, — возразил он с грубоватой галантностью, — угощаю я.
Но когда принесли вино, он вспомнил, что остался без денег. Хотел одолжить у кого-нибудь из ребят… а тут эта ссора… Он следил за тем, как Айда Арнольд расплачивается пятифунтовой бумажкой.
— Знакомы с мистером Коллеони? — спросил он.
— Нельзя сказать, что мы по-настоящему знакомы, — уклончиво ответила она.
— Крэб сказал, вы шикарная женщина. Это правильно.
— А… Крэб, — нерешительно проговорила она, как будто не могла припомнить это имя.
— Вам-то лучше бы оставаться в сторонке, — заметил Кьюбит, — ни к чему вам вмешиваться во все эти дела. — Он заглянул в свой стакан, как в глубокую пропасть… С виду простая, славная красивая, умная… Как ей не стыдно… Слезы защекотали его воспаленные глаза.
— Вы приятель Пинки? — спросила Айда Арнольд.
— О господи, нет, — ответил Кьюбит и отпил еще немного виски.
В памяти Айды Арнольд возникли смутные воспоминания о чем-то из Библии, лежавшей в буфете рядом со спиритической доской, Уориком Диппингом журналом «Добрые друзья».
— Я видела вас вместе, — солгала она.
— Я не приятель Пинки.
— Быть приятелем Пинки небезопасно, — сказала Айда Арнольд. Кьюбит глядел в свой стакан, как ясновидящий заглядывает в душу, читая судьбы неизвестных ему людей. — Фред был приятелем Пинки, — затем добавила она.
— Что вы знаете о Фреде?
— Ходят разные слухи, — сказала Айда Арнольд, — все время ходят, разные слухи.
— Вы правы, — согласился Кьюбит. Он поднял покрасневшие глаза; ему хотелось, чтобы его поняли и утешили… Он недостаточно хорош для Коллеони… с Пинки он порвал… Поверх ее головы, сквозь окна холла, он видел темноту, отступающее от берега море, разрушенную арку Тинтерн, всегда украшающую открытки, — пустыня. — Господи! — повторил он. — Вы правы. — У него появилась непреодолимая потребность излить душу, но в голове все перемешалось. Он знал только, что наступил момент, когда мужчине требуется, чтобы ему посочувствовали. — Я никогда не стоял за это, — сказал он. — Полоснуть бритвой — это ведь совсем другое дело.
— Конечно, полоснуть бритвой — совсем другое дело, — мягко и искусно поддержала Айда Арнольд.
— А с Кайтом — это несчастный случай. Они ведь только хотели порезать его. Коллеони не дурак. Просто у кого-то соскользнула бритва. Не было причин для злого умысла.
— Выпьете еще?
— Платить-то следовало бы мне, — стал оправдываться Кьюбит, — да у меня в кармане пусто. Пока не увижу ребят.
— Вы молодец, что вот так взяли и порвали с Пинки. Для этого нужна храбрость после того, что случилось с Фредом.